Хищники с Уолл-стрит
Шрифт:
– С СКК спереди посередке, – заметил я.
– Не говоря уж о Скалли и его клиенте, – подхватила Энни. – Интересно, что скажут их жены?
Мы оба рассмеялись, и лицо Энни согрелось радостью, покинувшей мою жизнь. Долгий, нескончаемый момент я раздумывал, не пригласить ли ее вниз на чашечку кофе.
Нет, сказал я себе. Энни на тебя работает. Она на восемь лет моложе тебя.
Но решил позвать все равно. Прошел уже не один месяц с тех пор, как я встречался с женщиной за чашкой кофе. А вчерашний денек выдался тот еще – разговор с Тэйером, преподавание ему урока финансовой дисциплины смерти… Компания Энни
Но тут зазвонил телефон, лишив меня этой возможности. Я так и не пригласил Энни. Это вмешательство напомнило мне, что как раньше уже не будет никогда. Не будет движения вперед, да и вообще никакого движения. Всегда что-нибудь да засосет меня обратно, в мир Чарли Келемена.
Глава 10
– Можно поговорить с Гровером О’Рурком?
– Зовите меня Гроувом.
Мне всегда хотелось это сказать.
– Это Мэнди Марис. – Ее голос был полон энергии и повелительности.
– Чем могу служить? – Бросив взгляд на часы, я дал Энни знак секундочку подождать.
– Ну, вы могли бы позволить мне купить вам чашечку кофе, – дружелюбно ответила Марис, сплошь мед и обаяние.
Вот ты-то как раз меня ее и лишила.
– Как я понимаю, вы с Чарли Келеменом были близкими друзьями, – продолжала она.
– Лады, – отрезал я, врезав по тормозам, – может, вам следует представиться, Мэнди Марис?
Энни, почувствовав, что это надолго, вернулась за свой стол. В нашем бизнесе никогда не знаешь, когда всплывет новая возможность или проблема.
Проклятье.
– Я из «Нью-Йорк пост», – пояснила Марис. – Я бы хотела задать вам пару вопросов.
Только не это.
– Минуточку, – сказал я и перекинул Мэнди Долбаную Марис на отдел СКК по связям с общественностью. Не предупреждая ее, просто нажал кнопку перевода, настучал внутренний номер – и бац, нажал кнопку перевода снова.
Гордыня тут ни при чем. Кто в силу привычки, кто после курса молодого брокера, но консультанты научились никогда не беседовать с репортерами. Никаких плюсов, сплошные минусы. Пресса ужасает меня, своего рода условный рефлекс, выработанный за восемь лет промывки мозгов.
Телефон позвонил тотчас же, не оставив мне времени поразмыслить о собственном грубиянстве, а Марис – перезвонить.
– Слыхал, ты вчера был в офисе, – прошелестел Клифф Халек своим скрипучим голосом. – Я думал, ты собираешься на Род-Айленд.
– Стоя на краю могилы, схлопотал реферала от банкира. В буквальном смысле. – Порой я просто ненавижу свой «Блэкберри».
– Серьезная сица? – поинтересовался он, пустив в ход принятое в СКК сокращение от «ситуация».
– IPO. У моего парня 100 миллионов долларов в акциях. – Ну вот, поехали, слово «парень». На сознательном уровне я уже принял Тэйера под опеку и перенес его из графы «потенциальные» в графу «клиенты». На подсознательном из кожи вон лез, чтобы переключиться на развязный суржик финансистов. Но не сработало. В голосе ни малейшего энтузиазма. Ни намека на «шикарно».
– Не забывай о своих голодающих братьях в Деривативах, – поддел меня Халек, неизменно
– Рановато, Клифф. До IPO еще полгода. Еще шесть месяцев банкирам ловить нечего. Кто знает, когда откроются корпоративные окна? Держу пари, пройдет восемнадцать месяцев, прежде чем он сможет выйти на торги.
– Усек… – Он попробовал сменить тему: – Как прошли похороны?
– Пристойный панегирик, но я бы предпочел, чтобы монсиньор Бэрд закруглился пораньше.
– Католики еще легко отделались. Радуйся, что тебе не приходится отбывать шиву {34} . Это семь дней.
Он хмыкнул. Я – нет. У нас обоих имелись дела получше, чем балаболить между собой и слушать мои ламентации по поводу католического попа. Новые идеи проносятся по этажам трейдеров в утренние часы – самое насыщенное время суток. Впрочем, Клифф все-таки выкрутился из своей повседневной мясорубки, чтобы узнать, как я живу-могу.
34
Шива – в иудаизме подразумевает семь дней траура, когда скорбящему вообще не рекомендуется выходить из дома. В буквальном переводе с иврита означает «семь» и не имеет ни малейшего отношения к созвучному индийскому божеству.
– А тебе надо торчать в конторе? – наугад забросил он.
– Так лучше всего. – Я понял, что подразумевал Клифф. Как хороший друг, он почуял: что-то не в порядке. – Поверь.
– Что-то не так?
– А что, заметно?
– Ага.
– Только что звонили из «Нью-Йорк пост». Собирают материал для статьи о Чарли Келемене.
– И что ты им сказал?
– Ничего. Я просто нажал на кнопку, перебросив их на наш PR-отдел.
– Отличный ответ, – одобрил он. – Но ты же знаешь, что звонки прессы – лишь вопрос времени.
– Ага, мне ли не знать.
– Ты уже говорил с полицией? – не унимался Халек.
– В среду ночью мне позвонил детектив по имени Майкл Фитцсиммонс. Я оставил ему сообщение вчера поздно вечером.
– Рад видеть, что ты умеешь быстро реагировать, – шутливо упрекнул он.
– Полиция Нью-Йорка. – Я помолчал. – Мужик на сто миллионов долларов. – Я помолчал. – Потом звонишь ты.
Ну, графиком, расписанным до секунды, это не назовешь. Времени позвонить Фитцсиммонсу было выше крыши. Реальность: после похорон я был не в состоянии толковать о Чарли с кем бы то ни было.
– Готов спорить, у полиции Нью-Йорка для тебя заготовлен список вопросов в милю длиной.
– А чего говорить? Гвоздем программы был Чарли. Тот, кто привязал тележку к его ноге, – псих гребаный.
– Может, ты знаешь этого психа гребаного.
– Сомневаюсь. Друзья Чарли обожали.
– А кто-то – нет.
– Скажи мне, что думаешь о рынке, – сказал я, переключаясь в рабочий режим, чтобы избежать непоколебимой логики Клиффа.
– Цены на нефть пугают хедж-фонды, – ответил он. – Хеджи убеждены, что Доу откорректируется на десять процентов, и просят мой отдел пнуть короткие позиции.