Хищные птицы

Эрнандес Амадо

Он действительно делал что было в его силах, охотно предоставляя свой кров партизанам, чтобы они могли передохнуть и утолить голод во время длительных переходов.

— Если бы только я был помоложе, — повторил старик, — я нашел бы, как помочь партизанам, не то что иные «сочувствующие». Эти люди по природе своей эгоистичны. Они, как правило, жадны и думают лишь о себе. Давать им несвойственно, и дают они только тогда, когда рассчитывают получить что-либо взамен. В борьбе они обычно становятся на сторону победителей, если даже победители отстаивают неправое дело. — Он с горечью покачал головой. — Эх! Мне бы твои годы, Мандо!

— А что бы вы делали, отец, если бы оказались на моем месте? — взволнованно спросил Мандо.

Тата Матьяс ответил не сразу. Он отошел в угол комнаты, где стоял старый добротный сундук,

медленно открыл его и достал обыкновенную плетеную коробку. Мандо заглянул внутрь и увидел там три или четыре книги, несколько брошюр и пожелтевшие от времени рукописи. Там же лежали мачете и складной нож.

Тата Матьяс взял одну книжку, закрыл коробку и спрятал ее обратно в сундук.

— «Флибустьеры», — прочитал юноша название книги.

— Да, — подтвердил старик. И, внимательно поглядев на молодого человека, заключил: — Здесь, в этой книге, как раз и написано о том, что бы я сделал, если бы был молодым. Сколько тебе сейчас, Мандо?

— Двадцать четыре, отец.

— Ты полон сил и здоровья, — проговорил старик таким тоном, каким объявляют о редчайших открытиях. — В этой книге светлая мечта людей, живущих ро тьме, Я был еще моложе тебя, когда встал на сторону революции.

Мандо молчал.

— Ты читал эту книгу? — спросил старик.

— Да, читал. И «Не прикасайся ко мне» тоже читал, — не задумываясь, ответил Мандо.

Глаза Мандо сверкнули гордостью. Старик одобрительно закивал головою.

— И что же ты вычитал в этих книгах?

Мандо некоторое время молчал, обдумывая ответ. Он действительно не раз перечитывал замечательные романы Хосе Рисаля, знал их почти наизусть и, несмотря на это, не сразу сумел найти нужный ответ. Вопрос старика застал его врасплох. Он волновался, как студент перед грозным экзаменатором, но старался не обнаружить своей растерянности.

— Я читал… — медленно, с расстановкой заговорил Мандо, видя, что старик пристально следит за ним, — читал о недугах нашей страны, о прогнившем режиме во времена Рисаля… о бездарных правителях, о невежестве и бесправии простого народа.

— Верно! Вижу, что ты читал. А помнишь ли ты Симоуна?

— А, новый Макиавелли. Хуан Крисостомо Ибарра из романа «Не прикасайся ко мне» во «Флибустьерах» превратился в Симоуна.

— А что ты помнишь о Симоуне?

— Из дальних странствий он возвратился богатым ювелиром. Привез с собой сундучок, полный драгоценных камней и украшений…

Старик прервал Мандо, раскрыл книгу и отыскал то место, где говорилось о Симоуне.

— Вот, читай. — Он протянул книгу молодому человеку, и тот принялся читать вслух.

— «Симоун начал свою горестную повесть. Он рассказал, как тринадцать лет назад вернулся из Европы, полный надежд и радужных грез, мечтая жениться на любимой девушке, как хотел делать людям добро и готов был простить всех, кто причинил зло ему и его семье. Но надежды не сбылись. Чья-то таинственная рука ввергла его в пучину мятежа, затеянного врагами; он лишился всего — имени, богатства, любви, будущего, свободы — и избежал смерти лишь благодаря преданности друга, отдавшего за него жизнь. Тогда он поклялся отомстить. Взяв спрятанные в лесу фамильные драгоценности, он бежал за границу и занялся коммерцией. Во время войны на Кубе он помогал то одной стороне, то другой, и богатства его быстро умножились. Там ему довелось встретиться с генералом, бывшим тогда еще в чине майора, и он приобрел над ним власть, ссужая его деньгами; к тому же Симоун знал о многих преступлениях, совершенных генералом. Пустив в ход деньги, Симоун раздобыл генералу назначение на Филиппины, куда они приехали вместе. Здесь генерал стал послушным орудием его воли: разжигая неутолимую алчность этого негодяя, Симоун толкал его на самые чудовищные поступки».

Мандо перевернул страницу и продолжал читать:

— «И вот я вернулся в родные места, исполненный решимости разрушить этот строй, столкнуть его в пропасть, к которой он сам безрассудно стремится. Пусть же прольются потоки слез и крови!..

…Пороки здешних правителей помогли мне стать необходимым для них человеком. Я приехал

сюда и под видом коммерсанта исколесил всю страну. Золото открывало предо мной все двери, и повсюду я видел одно: алчность в самых гнусных обличьях — то скрывающаяся под маской лицемерия, то откровенно жестокая — питается соками мертвого организма моей родины, Как стервятник — падалью. И тогда я сказал себе: почему бы во внутренностях этого трупа не образоваться яду, трупному яду, который погубит мерзкого стервятника? Стервятник насыщался мертвой плотью, и не в моей власти было вдохнуть в нее жизнь, чтобы она восстала против своего мучителя, а разложение шло слишком медленно. Тогда я стал разжигать алчность, потворствовать ей, умножать несправедливость, злоупотребления; я поощрял преступления, насилия, чтобы народ свыкся с мы, елью о смерти; я грозил ему новыми бедами, чтобы, ища спасения, он был готов на все; я опутал тенетами алчности торговлю, растравлял честолюбие, чтобы казна таяла быстрее, чтобы нищий, изголодавшийся народ почерпнул отвагу в самом отчаянии. И когда оказалось, что всего этого мало, чтобы поднять народ на восстание, я нанес ему самый страшный удар, сделал так, что стервятник еще и надругался над трупом, благодаря которому существовал, — и тогда разложение ускорилось».

В горле у Мандо пересохло, когда он кончил читать.

— Симоун потерпел поражение, — стал объяснять Тата Матьяс, — потому что им двигало одно лишь желание — отомстить. Ошибки и зло нельзя искоренить с помощью нового зла и новых ошибок. Кроме того, тогда страна не была еще готова создать свое собственное правительство… Естественно, каждая страна должна иметь такое правительство, какого она заслуживает.

— Но ведь правительства сменяются, сходят со сцены и исчезают, а страна остается. Мы знаем, что злоупотребления правительства часто пробуждают от спячки народ, поднимают его на борьбу. Так было во времена Испанского правления на Филиппинах, и можно не сомневаться, что такая же участь постигнет японский режим.

Тата Матьяс согласился, но с одной оговоркой:

— Если не повторятся прежние ошибки и если нынешняя молодежь осознает свое предназначение. Я не перестаю думать о богатствах Симоуна, которые падре Флорентино схоронил на дне Тихого океана. С тех пор они и лежат там.

Мандо рассмеялся.

— По-видимому, Симоун существовал лишь в воображении Рисаля.

Тата Матьяс скептически улыбнулся и покачал головой.

— Конечно, художественное произведение — плод фантазии писателя, — сказал он. — Но и «Флибустьеры» и «Не прикасайся ко мне» — романы исторические. В них описываются те времена, когда наша страна находилась под гнетом монахов. Если Рисаль дал своим героям вымышленные имена, то это отнюдь не значит, что самих персонажей он тоже придумал, а не взял из жизни. — Тата Матьяс перевел дух и продолжал: — Ты сомневаешься, что капитан Тьяго, отец Дамасо, Кабисанг Талес, Сиса, Мария-Клара, Элиас, философ Тасио, Исагани… и этот Ибарра, ставший Симоуном, — все эти люди действительно жили во времена, описываемые Рисалем?

— Нет, почему же, — уклончиво ответил Мандо, чтобы не раздражать старика.

— Если бы было иначе, то Рисаль не вызвал бы такую лютую ненависть со стороны своих врагов, В стране, изнывающей под гнетом чужеземцев, всегда находятся люди, которым не дорога честь родины, которые легко предают забвению прошлое своей страны, ее героев. Сейчас уже немногие помнят о героизме Лапулапу, Солимана, Дагохоя [7] , Диэго Силанга и его жены Габриэлы [8] .

7

Франсиско Дагохой — предводитель крестьянского восстания 1744 года на острове Бохоль, в результате которого было создано независимое правительство, сохранявшее контроль над всей территорией острова до 1828 года.

8

Диэго Силанг — почтальон, предводитель восстания 1762 года в Южном Илокосе. После гибели Силанга от руки предателя восстание возглавила его жена — Мария Хосэфа Габриэла (филиппинская Жанна д’Арк).