Хлеб
Шрифт:
— Верно — почему? — Щеглов.
— Бакуленко выгнали, что ни день новые заявления. А вы в это пекло — меня?
— Пекло, это точно, — вздохнул Щеглов.
— Ты тут ко двору пришелся. У тебя получится, — объяснил Николай Иванович.
— Колхоз на себя не возьму. Пусть Плешко, Сизов сюда едут, они тут дрова ломали.
— На кой шут вы деревья поливаете? — спрашивает Щеглов, — Вот директива из области.
Протянул телеграмму, красный гриф.
«Немедленно организуйте заготовку веточного корма тчк Создайте бригады по
— Мы обломаем на корм сад Шевчука, а он какие-то клены поливает, — говорит Щеглов.
— Ни листа в саду я сорвать не дам.
— Деревьев жалко. А люди уходят — не жалко. Скот начнет падать — пускай.
— Не я в этом виноват! Освобождайте и меня, свет велик.
— От чего тебя освобождать? — гневно приблизился ко мне секретарь. — От ответа перед страной? Какого ж черта тогда в партию вступал? Можем освободить тебя только от партбилета!
— Вы тех сперва от него освободите!
— Да ты чем лучше? Бежишь от пожара, орел. В самый тяжкий час… Отпустить тебя можно, но людей в другом краю обманывать — нет. Оставишь партбилет — проваливай.
И меня охватывает бешенство. Вскакиваю и делаю то, о чем всегда буду вспоминать со стоном стыда, — бросаю на стол красную книжицу!
— Забирайте, если так! Но вам это припомнится!
Тут в дом вошла Таня. По нашим лицам она могла понять многое, но не поняла — или не захотела понять. Секретарь прикрыл мой билет пепельницей. Приветливо поздоровались:
— Какие гости у нас!.. Здравствуйте, Николай Иваныч. Добрый день… Татьяна Ивановна. (Щеглов: «Очень приятно».) Мы белим, все пальцы разъело. Вить, ты б хоть чайку согрел. Клюквенным вареньем угостим, хотите? Это быстро, только мы «жучком» пользуемся, вы уж закройте глаза… — Включила чайник, достала чашки.
— А где ж сын? — нарушая тягостное молчание, спросил Николай Иванович.
— Он у нас шофером работает. Возле школы грузовик, политехнизация наша, так каждый день отправляется, крутят что-то, вертят, потом докладывает: «Две ходки дал, устал как собака».
Щеглов рассмеялся:
— Значит, сын тут прижился? А Виктор Григорьевич, кажется, уезжать надумал.
— Уезжать? У нас речи не было. Он пошутил. Вы не поняли. Виктор, это ж наветы на тебя…
— Ну, вот вы сами и выясните, мы мешать не будем. А завтра под вечер заезжайте ко мне, Виктор Григорьевич, потолкуем.
Я не поднялся. Растерянная Таня проводила их.
Подошла, прочитала забытую секретарем телеграмму.
— Ставят председателем. Я отказался, Тань… Будь оно все проклято, зачем я сюда поехал…
— Милый, ну что делать, ты попробуй… Ты знал, что это будет.
— …Кто
За столом — Щеглов, Николай Иванович, колхозный парторг, я. Поднялись руки. Не слишком густо, но поднялись.
— Кто против? Нет. Единогласно. Держите, Виктор Григорьевич.
Щеглов подвинул мне колхозную печать — знак власти, она лежала на столе. Поглядел я на нее, взял в руку. Вот и председатель.
— Есть справки, замечания?
— А сколько хлеба на трудодень выйдет? — с задних рядов.
— А соломы дадите?
— Чем птицу кормить, председатель?
Я не собирался врать — у меня было право на это.
— Больше пятисот граммов выдать не сможем. Птицеферму придется ликвидировать. За соломой пошлем бригаду в Поволжье. Удастся заготовить лишку — дадим колхозникам. Но сначала будем думать о фермах.
Загудели в зале: мой ответ не понравился.
— Я эту штуку не просил, — поднял я над головой печать, — Вы сами мне дали. А раз дали — слушайте. Ничего хорошего сулить не могу. Колхоз еще долго будет кашлять после засухи. Помогайте сократить этот срок.
Это и было моей тронной речью.
Моя тетя Нюра теперь работала на птичнике. И тем тяжелей мне было уничтожать птицеферму. Но делать нечего — подогнали грузовики, женщины ловят последних кур, переполох, перо до горы. Ходим с парторгом. Поганая миссия!
— Как пусто, так таким большим кажется, — говорит она про помещение. — Вот последнее, — показывает тройку яиц, — взять Кольке на заговенье, не сдавать же?
— Птица — не беда, живо восстановим, — говорю, — Со свиньями горе, молочных поросят… ох!
— Копили годами, размотали в неделю, — сыплет соль на живое парторг.
— Удержаться бы на плаву. Что с лошадьми решили?
— Старых придется в Казахстан продать, на махан.
— Придется. Уйдем от падежа.
Рука моя отвердела, я стал жестче, решительней, уверенней.
Снова гонит молодняк пастух-казах, теперь уже — в предгорья. За ним жена везет на телеге немудрый скарб: кошмы, котлы, сундучок кованый.
— Каримбаев, как переправишься — отбей телеграмму!
— Приезжай на бешбармак, товарищ Казаков! — кивает, улыбается.
— Ты там не больно бешбармачь, за каждую голову ответишь, — строжусь я. — Как снег ляжет, приеду.
— Кок-чай пить будем, подводить итоги будем.
…В селе, у мастерских, парторг говорит:
— Привез, Виктор Григорьевич. Только два и было. И то спасибо Щеглову, а то б нам не досталось.
— А ну, показывай. Кто плоскореза не видел, пошли!
Мощный угольник на колесах, как отличается он от вековечного плуга! Разговоры: