Хобби Сереги Костикова
Шрифт:
Нет, Шуба, не из-за боязни быть пойманным ты грабить не стал, а из-за своей врожденной честности.
– Не уверен, Николай Гаврилыч. Мысль-то у меня все равно возникла…
Я после того случая, так сказать, «несовершенного ограбления» все думал, прикидывал, что бы с этим ворованными альбомами и марками стал делать? Понятно, что продавать бы не побежал – либо наткнулся бы на того самого спекулянта, либо такие же, как он меня заподозрили.
Понятно, что рассортировал бы марки по темам, любовался ими. Но кому-то показать коллекцию было бы стрёмно – сразу возникнут вопросы, где взял, да сколько стоит. А куда девать чужие альбомы
– Знакомое чувство, – сказал Гаврилыч. – Помнится я, вскоре после женитьбы решил дома заначку сделать. Ну и спрятал некую толику денег, не помню уж где, или в письменном столе, или где-то в своем мужском белье. Мало ли для чего молодому мужику вдруг деньги понадобятся. Так вот жена обнаружила заначку буквально на следующий день. И ведь не искала специально, просто стала порядок наводить, а тут вдруг денежка. До сих пор помню, как мне стыдно было. С тех пор ни разу в жизни деньги не заныкивал.
– Этого не понимаю! – оглянулся Бугор на старшего маршрута. – У мужика должны быть свои собственные деньги! Чтобы жена до них не дотрагивалась, чтобы вообще о них не знала!
– Так моя и не дотрагивается. У меня наличность в одном из сейфов хранится. Если жене деньги нужны, даю, сколько потребует – ни копейки меньше, но и ни копейки больше.
– Погодь, Гаврилыч, ты сказал – в сейфах? Получается, у тебя их несколько?
– У него для особо ценных коллекций марок специальные сейфы, – ответил за старшего Серега, однажды побывавший у ветерана дома. Тогда, чтобы удивить гостя Николай Гаврилыч достал из сейфа, ничем внешне не отличающегося от обычного стенного шкафа, всего два альбома – один с довоенными отечественными марками, другой с филателистической продукцией фашистской Германией.
Костиков был не просто удивлен. Увидев, как бережно хранятся марки, осознав, насколько они уникальны и, представив, какова их цена, Серега был по-настоящему шокирован и после того визита иначе как по имени-отчеству к нему не обращался. Серега четко уяснил, что по сравнению с Гаврилычем он со своими коллекциями не просто дилетант, а дилетант дилетантов. Правда, по словам опытного филателиста, марок с изображением кошек у него было совсем мало, зато у Сереги – два полных альбома. Хоть это утешало…
– А знаете, что меня в марках очень возмущает? – обратился Серега и к старшему маршрута, и к водителю. – То есть, не в марках, а в живописи, как таковой?
– Что картины стоят бешеные бабки? – попробовал угадать Бугор.
– Нет, не о бабле речь.
– Что в моде бывают какие-нибудь абстракционизм, кубизм или экспрессионизм? – предположил Гаврилыч.
– Нет, это вообще полный отстой. Меня удивляет, зачем нормальные художники рисуют всякие там натюрморты, кувшины со стаканами на столе, яблоки, сливы в вазочках, дичь дохлую… А кто-то в тысячу первый раз рисует букет сирени. Зачем? Сколько можно? Неужели не существует увлекательных сюжетов, чтобы ту же самую технику письма продемонстрировать?
Вот есть у меня серия марок великого Рембрандта. Понятно, что «Даная» или «Ночной дозор» – классика, есть на чем взгляд задержать. И тут же какой-нибудь
– Ты, Шуба, ничего в искусстве не понимаешь! – пафосно изрек Бугор.
– Ха. Можно подумать, ты понимаешь. Но пусть даже и не понимаю, хотя хорошие картины, те же пейзажи очень люблю. Но ответьте мне на один вопрос. Почему среди великого множества картин, так мало изображений рыболова с удочкой? Вот я уже несколько лет собираю почтовые открытки, посвященные рыбалке, и за все это время нашел немногим более ста штук. И большая часть из них – копии фоток или рисунки юмористические, но только не иллюстрации мировых шедевров живописи.
Из зарубежных классиков достойны внимания лишь одна открытка Клода Моне и две Винсента ван Гога. А из известных отечественных художников – знаменитый «Рыболов» Василия Перова, да еще один «Рыболов» Маковского. Хотя у Маковского в лодке сидят два рыболова: дед с седой бородой, сигарой во рту и с тремя бамбуковыми удочками и его внучка в красной шляпе червя на крючок насаживает.
– На самом деле у Владимира Маковского еще одна рыбацкая картина есть, – подал голос Гаврилыч. – Не помню названия, но сюжетец там очень даже приятный: на берегу реки – культурный такой мужчина с удочкой и высоким бидоном для рыбы, с пригорка за ним супруга наблюдает, а вниз спускается девочка в розовом платьице. Просто эта картина не так известна.
– Вот! А была бы она на почтовой открытке или на марке… Или, к примеру, есть у меня открытка «Заросший пруд», художник – Поленов. Прекрасный пейзаж: на воде кувшинки с лилиями, берег, не очень-то заросший и аккуратный деревянный мосток. Но вот почему, спрашивается, господин Поленов на этом мостке рыболова не нарисовал?
– Между прочим, у Василия Поленова тоже есть две картины, где присутствую рыболовы: «Старая мельница» и «Русская деревня».
– Гаврилыч, да ты знаток искусства, – вновь обернулся к старшему маршрута водитель.
– А ты думал, я только забивать домино способен, – усмехнулся довольный Гаврилыч.
– Николай Гаврилович у нас вообще монстр! – ничуть не кривя душой, – сказал Серега и продолжил излияния:
– Лично мне вот что обидно. У нас же целая плеяда замечательных российских художников была. Всякие там Суриковы, Васнецовы, Серовы, Шишкины, Левитаны… И у всех есть не менее замечательные пейзажи, где и речки, и озера, и прудики заросшие. Взять ту же «Золотую осень» Левитана – чем ни шедевр! Ну, неужели Исааку Ильичу было так трудно нарисовать на берегу той осенней речки двух-трех рыболовов с удочками? Ну, чем бы пейзаж хуже стал? Ничем, как раз наоборот. Так нет же, по большей части фигню всякую малевали. А рыбалка, которой и сто лет назад очень много людей, тех же аристократов увлекалось, для художников, была, видите ли, малоинтересна!
– Да ладно тебе, Шуба, не разоряйся, – благодушно сказал Гаврилыч.
– Я не разоряюсь. Просто обидно. Всякую там сирень малюют и портреты старушек дряхлых, да бурлаков на Волге, а на увлечение миллионов им наплевать.
– Бурлаков, говоришь? Эх-хе-хе-е-е, – протянул старший маршрута и после короткой паузы, словно поборов в себе некую нерешительность, сказал:
– Ладно! Расскажу я вам один случай. Никогда никому не рассказывал, боялся, не поверят, засмеют. Но ты, Шуба сам меня к этому вынудил. А уж поверишь или нет – твое личное дело.