Хобби Сереги Костикова
Шрифт:
– Постоянно снятся, – бодро ответил Костиков, подходя к заваленному бумагами столу и присаживаясь на стул напротив капитана. – Причем, сны цветные и очень достоверные.
– Достоверные, говоришь? – поскреб подбородок Клюев.
– Я, Борисыч, в своих снах словно бы еще одну жизнь проживаю. Вернее, несколько жизней…
– А почему ты говоришь об этом с такой неприкрытой радостью?
– Да потому что интересно эти сны смотреть. Пусть даже меня в них убивают. Вернее, пытаются убить, ведь всякий раз, в самый последний момент, когда моя гибель кажется неминуемой,
– Хм, интересно… Получается, во сне ты сознаешь, что спишь?
– Осознание приходит в самый критический момент. Ну, типа, падаю я в пропасть, и сам себе говорю, мол, не должен я разбиться, мол, все это всего лишь во сне происходит.
– А если во сне что-то непонятное происходит?
– Тем более прикольно – узнать, что дальше будет. Только…
– Только?
– Обычно на самом-самом интересном месте сон как раз обрывается. Особенно обидно, если что-нибудь эротическое снится.
– Вот-вот, – ухмыльнулся Клюев. – Мне тоже сегодня приснилось это самое, эротическое…
– О, Борисыч! Ты сколько лет женат? Неужели наяву женских ласк не хватает?
– Хватает, конечно! А по поводу снов… Так это ты, Шуба во всем виноват. Ты – со своими пластилиновыми фантазиями.
– Здрасте, в поле не ходи! Можно подумать, я…
– Знаешь, что мне сегодня полночи снилось? – перебил Клюев, и сам же ответил. – Твоя «Лыжная прогулочка», вот что.
– Прикольно! И кто же, так сказать, был в главных ролях?
– Я лично и был в главной роли. А девчонку не узнал. Ты кого себе представлял во время ее лепки?
– Никого конкретно. Просто абстрактная лыжница. Так вы с ней…
– Да! Да, мы с ней, – Серега подумал, что сейчас Борисыч начнет кричать, но тот наоборот понизил голос. – В моем сне мы с ней точно такие же, как в пластилиновой композиции: я в милицейской форме, она – в очках, ярко-красной шапочке, рукавицах и на лыжах… Только мы не по снежку на зимней поляне катимся, а торчим посередине ровненького такого газона с коротко подстриженной зеленой травкой.
Клюев замолчал, кажется, собираясь с мыслями. Серега тоже не находил слов, хотя, конечно же, догадался, что газон, про который говорил капитан, вернее, маленькое футбольное поле, был вылеплен им менее суток тому назад.
– И главное в этом самом сне… – наконец, продолжил Клюев, – я очень переживаю и беспокоюсь совсем не о том, что изменяю любимой жене, которой, кстати, в реальной жизни ни разу не изменял. Больше всего меня волнует, куда же вдруг подевалась зимняя поляна, и хорошо ли смазаны лыжи, чтобы на них еще и по траве бегать?
– Оригинально, – сглотнул Серега.
– Хочешь выпить? – отреагировал капитан. – У меня есть. Или тебе нельзя?
– Я сегодня на вечернем маршруте сборщиком бегаю, – развел руками. – Чем сон-то закончился?
– В том-то и дело, что он только начинался и почти сразу обрывался. Как констатация факта, что вот такая со мной приключилась ситуёвина, а чем все закончится – сам думай. И так – раз за разом, раз за разом.
– Чувства какие-нибудь при этом испытывал, Борисыч?
– Чувство
– А к девушке, какие чувства испытывал?
– Абсолютно никаких!
– Но вы вроде как… совокуплялись? – продолжал допытываться Серега.
– Совокуплялись, – не стал отрицать Борисыч. – Только при этом она была для меня будто бы и не человеком вовсе, а… куклой.
– Куклой? Резиновой?
– Скорее… пластилиновой. Да что ты меня допрашиваешь?! – встрепенулся капитан.
– Ничего я не допрашиваю. Сам про сны заговорил и сам же теперь недоволен.
– Я лучше выпью, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал капитан. Извлек из нижнего ящика своего стола фляжку коньяка, вмиг свинтил крышку и приложился к горлышку.
– Твой вечерний маршрут – твое личное дело. А у нашего командира сегодня юбилей, скоро отмечать начнем.
– Собственно, ради этого я к тебе и приперся, – в руках у Сереги появилась небольшая прозрачная коробочка. – Но после твоего рассказа засомневался, стоит ли показывать пластилинового подполковника Заводнова, – вдруг он тоже начнет в сновидениях являться…
– Слепил?! Ух, ты! Великолепно! – глаза Клюева заблестели, возможно, потому что выпил, не закусывая, или и в самом деле так понравилась новая поделка скульптора, которую тот выставил на стол.
– Как живой Завод наш! Ребята просто обалдеют!
– Я тут еще кое-что слепил, – Серега протянул Борисычу ладонь, на которой лежал миниатюрный рюкзачок с торчащим из бокового кармана горлышком бутылки. – Можно добавить к композиции. Если только твой начальник не обидится, что это как бы намек на алкоголизм.
– Какой там обидится! Наш Завод выезд на рыбалку и вообще на природу без бутылки, даже без двух или трех, считает никчемнейшим препровождением времени! Завод может закрыть глаза на пьянство во время службы, но если на природе в его компании пусть даже язвенник-трезвенник не позволит себе опрокинуть хотя бы стопочку, – все, считай он в списке неполноценных работников, со всеми вытекающими.
– Хороший у вас начальник, – сказал Серега, прикрепляя пластилиновый рюкзачок рядом с пластилиновым подполковником-рыболовом…
Прежде чем отправиться на очередной маршрут инкассатор-сборщик занимался подбором порожних сумок. Все сумки – из плотного брезента, со специальным металлическим замком-застежкой, были пронумерованы и хранились в сумочной комнате, в которой хозяйствовал самый пожилой из всех работников банка дядя Миша Хлепатурин. В обязанность дяди Миши входило, проверять сумки на их целостность (если в брезенте обнаруживалась даже маленькая дырочка, сумка считалось бракованной) и складывать по стопкам – отдельным для каждого маршрута. Сборщику же предстояло, сверяясь с явочными карточками каждой инкассируемой организации, распределить сумки по очередности, согласно которой планировалась работа маршрута.