Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4
Шрифт:
С каждым шагом у него нарастал зуд что-нибудь выкинуть замысловатое, чтобы все ахнули, видя такое, тем более было перед кем показать себя: и тем, кто теперь смотрел на него со спины, и тем, кто стал появляться и суетиться на верхней площадке лестницы. Они там, наверху, прекрасно видели одинокую фигуру Ивана, нарушителя каких-то писаных или овеянных традициями законов.
Число людей на лестнице росло и, когда Иван уверенно поставил ногу на первую ступень, их там собралось десятка два.
От них отделились трое, по-видимому,
Расстояние между ними сокращалось.
Стражники остановились ступенями десятью выше и опустили копья вниз, целя их острыми наконечниками в грудь Ивана. Лица их застыли масками безразличия к нарушителю, кто бы он ни был, установленных здесь правил или законов – они выполняли свой долг.
Но их долг – преграда для Ивана к Ил-Лайде.
Вот тут-то появилась возможность себя показать. Он подключил Время…
Для него самого ничего не изменилось, так же как, по всему, и у стражников, однако между ними будто опустилась едва заметная штора, которую заметил только Иван, так как ожидал её появления.
Дальше произошло невероятное не только для копейщиков, но и, что греха таить, для самого Ивана.
Для них: идёт странно одетый незнакомец, посягнувший без спроса или не вовремя проникнуть во дворец Правителя страны, грудь его касается сверкающих на солнце жал копий, но они беспрепятственно пронзают её, а человек, не снижая скорости подъёма, – продолжает идти. Достигает их самих и бесплотной тенью оказывается за их спинами. Они, ошеломлённые, нестройно поворачиваются и пытаются поразить его с тыла. Но – безнадёжно…
Для Ивана: всё происходит как в виденном когда-то фильме о призраке. Он знал, что разминулся с ними во времени, но копья-то и тело среднего стражника прошли через него! И это, тем не менее, показалось, хотя и предполагалось, противоестественным и неприятным, будто все они остались в нём весомым грузом…
Толпа на верхней площадке сплотилась, но Иван так же беспрепятственно миновал её, и только закрытые перед его появлением широкие ворота, ведущие внутрь здания, заставили остановиться.
Ходок не может преодолеть стены…
Но ведь и стена когда-то не существовала или не будет существовать, ибо всё не вечно!
Если так, то…
Иван вытянул перед собой руку, ожидая отпора. Ворота пропустили его так же легко, как стража, что бестолково гомонила и перестраивалась позади него, срочно распахивая тяжёлые створы ворот.
Взору Ивана предстал зал с множеством проёмов в его стенах. Один из них, наверное, вёл к Ил-Лайде.
Но какой?
Он не стал выбирать, а пошёл через стены…
Комнаты и коридоры, с людьми и без он проходил, вызывая, естественно, суеверный ужас видевших его, фланирующего от одной стены к другой, растворяясь в ней.
Он искал Ил-Лайду и нашёл её…
Сказать,
Она сидела одна у безрамного окна с поднятой вверх шторой. На тихий зов Ивана она вначале качнула головой, словно отгоняя наваждение, потом оглянулась, глаза её расширились.
– Ах! – как стон вырвалось у неё из груди, она застыла, онемела, превратясь в статую необыкновенной красоты богини.
Ивану пришлось несколько раз повторить её имя, прежде чем она вняла тому, что это не сон, не мечта, не морок, а сам Ваня пришёл в её покои. В них она сидела уже третий день, предупреждённая отцом никуда не отлучаться: ни из комнаты, ни на дорогу времени.
Гирба-Сех-МирГунн, наконец, нашёл ей, как ему казалось, достойную пару. К сожалению, претендент на её руку не блистал особыми мужскими достоинствами ни в лице, ни в фигуре. Был кичлив до самодурства, так как правил небольшим племенным союзом в Южной Америке и, главное, мог ходить во времени. Правда, его кимера хватало едва ли лет на пятьсот, к тому же, как верт, он страдал крайней медлительностью, – но ходок!
Прошло не более пяти минут после встречи Ивана с Ил-Лайдой, как в её покои с бранью на губах влетел сам Гирба-Сех-МирГунн. Ему только что доложили, что у дочери находится незнакомый мужчина, что стража не могла кого-то задержать, что в его дворце бродит какая-то тень, а, может быть, и некое физическое проявление какого-то человека.
Первое, что пришло в голову отцу Ил-Лайды, так это подозрение о незваном вторжении претендента, который, следуя своим дурным привычкам, решил сам представиться Ил-Лайде, минуя его, отца. А, может быть, этот Манта задумал вообще провернуть какую-нибудь подлость: умыкнуть дочь или её обесчестить, чтобы потом кичиться перед всеми.
Наливаясь праведным гневом, Гирба-Сех-МирГунн ворвался к Ил-Лайде, увидел её в объятьях Ивана, а она не сопротивлялась, и – опешил. На искажённом яростью лице дрогнули щёки и густые брови: щёки рывками опускались вниз, а брови поползли вверх. Кулаки, готовые опуститься на голову наглеца, разжались. Да и не достал бы они головы незнакомца.
Тем не менее, он с угрозой в голосе спросил, больше обращаясь к Ил-Лайде, чем к Ивану:
– Кто?!
Ил-Лайда, до того сжавшаяся в комок и прильнувшая в Ивану, выпрямилась и встала между ними.
– КЕРГИШЕТ!
– КЕРГИШЕТ?.. Это ты?
На круглом рыхловатом лице Гирба-Сех-МирГунна обозначились глубокие складки, долженствующие выразить эмоции, охватившие его, только какие: удивление, почтение или неприязнь – понять было трудно.
– Я, – скромно отозвался Иван.
Они говорили на местном наречии.
– Ну, конечно, – сказал Гирба-Сех-МирГунн и с маху сел на тростниковую скамеечку; она жалобно проскрипела под тяжестью его плотного тела, но выдержала. – Уф!.. Жарко сегодня.