Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора
Шрифт:
— Я не могу этого сделать, — произносит он себе под нос.
Он опускает пистолет и смотрит на свою дочь. В шести футах от него, привязанная к дереву, Пенни рычит как адски-голодная бешеная собака. Её лицо фарфоровой куколки сузилось и превратилось в белую гнилую тыкву, её нежные глаза зачерствели как крошечные серебряные монеты. Ее, когда-то невинные, губки-тюльпанчики теперь почернели и разорваны её собственными покрытыми слизью зубами. Она не узнаёт своего отца.
И это разрывает душу Филипа на части. Он всё вспоминает, как смотрел Пенни
Филип знает, что ему нужно сделать.
Пенни рычит.
Глаза Филипа горят агонией.
— Я не могу этого сделать, — бормочет он вновь, отводя взгляд, на самом деле обращаясь ни к Пенни, ни даже к самому себе.
Вид её в таком состоянии отправляет электрический разряд ярости по его организму — искрящий, как наконечник сварочной горелки, распаляющий невидимое пламя глубоко внутри него. Он слышит голос: вспори миру брюхо, разорви его на части, вскрой его сердце… прямо сейчас. Его сознание вновь возвращается от кошмара обратно в сад, его мозг охвачен яростью.
Территория земельного участка виллы, согретая теперь мягким утренним осенним солнцем, имеет форму полумесяца, с главным домом в центре. Несколько хозяйственных построек располагаются по аккуратной кривой позади дома: каретный сарай, небольшой склад для сенокосилки и трактора, сарай для инструментов, жилой дом на сваях для гостей и большой обитый деревом сарай с огромный флюгером и куполом на крыше. В это последнее строение, с проеденным червями деревянным покрытием выгоревшего на солнце бледно-розового цвета, в настоящий момент и направляется Филип.
Ему необходимо слить этот ядовитый поток, текущий через него, ему нужен выход.
Главный вход амбара представляет собой двойные двери, которые запирают на гигантской деревянный засов по центру. Филип приближается и откидывает планку. Двери со скрипом открываются, обнаруживая облака пыли, летающие в тенях внутри. Филип заходит и закрывает за собой двойные двери. Воздух наполнен запахом конской мочи и заплесневелого сена.
Две фигуры извиваются и корчатся в углу, одержимые их личным видом адского мучения, связанные и с кляпом во рту: Сонни и Шер.
Парочка сотрясается друг против друга на полу амбара, их рты заклеены, их спины прижаты к двери пустого конского стойла, их тела — в муках ломки. Героин или крек, или ещё что-то, в действительности это не имеет значения для Филипа. Единственное, что сейчас имеет значение, в том, что эти двое понятия не имеют, насколько ужасная судьба уготована для них.
Филип подходит к сладкой парочке. Тощая девица судорожно дрожит, её накрашенные
Стоя в узком луче солнечного света, наполненном пылью и частичками сена, Филип поедает их взглядом как сердитый бог.
— Ты, — говорит он Сонни. — Я собираюсь задать тебе вопрос… и я знаю как трудно кивнуть связанной головой, поэтому просто моргни один раз, имея ввиду "да" и дважды говоря "нет".
Мужчина смотрит на него заплывшими, блёклыми, запавшими глазами. Он моргает один раз.
Филип смотрит на него.
— Тебе нравится смотреть?
Два моргания.
Филип дотягивается до застежки на ремне и начинает расстегивать ее.
— Стыдись, потому что я хочу показать тебе одно адское шоу.
Два моргания.
Снова… два моргания.
Два моргания, два моргания, два моргания.
— Легче, Брайан, не так быстро, — говорит Ник Брайану следующим вечером, поднявшись на второй этаж в мастерскую. В свете керосиновой лампы, Ник помогает Брайану выпить воды через соломинку. Рот Брайана все ещё раздутый и от этого неловкий, и он заливает себя водой. Ник делает всё, что возможно, чтобы помочь Брайану восстановиться и, в первую очередь, помогает ему удержать еду внутри.
— Попробуй этот овощной суп, — уговаривает Ник.
Брайан ест несколько ложек.
— Спасибо, Ник. — Голос Брайана приглушенный, хриплый от боли. — Спасибо за всё. — Он произносит слова не совсем членораздельно из-за воспаленного нёба. Он говорит робко, запинаясь. Лёжа в кровати, он плотно обернут тряпками вокруг сломанных ребер, его лицо и шея забинтованы, на левом глазу — отёк с багрянистым синяком. С его бедром, возможно, что-то не так, но ни один из них не может утверждать этого.
— Ты поправишься, мужик, — говорит Ник. — Твой брат — другая история.
— Что ты имеешь в виду?
— Он слетел с катушек, мужик.
— Ему много пришлось вынести, Ник.
— Как ты можешь говорить так? — Ник откидывается и делает огорченный вздох.
— Посмотри, что он сделал с тобой? И не говори, что это потому, что он потерял Пенни — мы все потеряли людей, которых любили. Он был близок к тому, чтобы убить тебя.
Брайан смотрит на свои искалеченные ноги, торчащие из-под краешка одеяла.
С большим усилием он произносит:
— Я заслуживаю всего, что получил.
— Не говори так! Не твоя вина, что это произошло. Твой брат свихнулся на этом. Я действительно переживаю за него.
— Он будет в порядке. — Брайан смотрит на Ника. — Что случилось? Что-то ещё беспокоит тебя.
Ник глубоко вздыхает и задается вопросом, должен ли он довериться Брайану. У братьев Блейк всегда были сложные отношения, и за эти годы Ник Парсонс часто чувствовал, что был большим братом Филипу Блейку, нежели его родной брат. Но между Блейками всегда была кровная связь на генном уровне, которая существовала глубоко в жилах двух мужчин.