Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора
Шрифт:
— Брайан…
— Погоди, просто выслушай меня. — Беседа только что перешла Рубикон и достигла точки невозврата. — Если не хочешь рассказывать, что произошло там между тобой и Эйприл — это нормально. Я больше не стану тебя расспрашивать. — Наступает долгая пауза. — Но ты можешь рассказать мне всё, если хочешь, Фил. Ты можешь мне всё рассказать, потому что я твой брат.
Филип оборачивается и глядит на Брайана. Одинокая слеза стекает по грубому, обветренному лицу Филипа. От этого у Брайна всё сжимается в животе. Он не помнит, чтобы его брат когда-либо плакал, даже в детстве. Однажды их папаша нещадно выпорол двенадцатилетнего Филипа хлыстом, оставив так много рубцов на заднице Филипа, что ему пришлось много ночей
— Я облажался, дружище.
Брайан молча кивает и просто ждёт. Огонь потрескивает и шипит. Филип не поднимает взгляда.
— Я вроде как… влюбился в неё. — Слеза вновь скатилась по его щеке, но голос так и не дрогнул, остался ровным и слабым: — Не стану утверждать, что это любовь, но что, чёрт возьми, тогда любовь? Любовь это жуткая болезнь. — Он весь съёживается, будто в ответ на адские козни внутреннего демона. — Я так облажался, Брай. У нас ведь могло с ней что-то получиться. Мы бы могли создать прочные отношения, ради Пенни, что-то хорошее. — Он хмурится, будто сдерживая волну горя, слёзы наворачиваются на его глаза, он начинает моргать, и слёзы бегут по его лицу. — Я не смог вовремя остановиться. Она просила остановиться, но я не смог. Я не мог остановиться. Знаешь… дело в том, что мне было так чертовски хорошо. — Слёзы капают. — Даже, когда она меня отталкивала, я получал удовольствие. Молчание. — Ну что со мной не так? — Ещё большее молчание. — Я знаю, мне нет прощения. — Пауза. — Я не тупой… Я просто не думал, что когда-нибудь… Я не думал, что я смогу… Я не думал…
Его голос стихает, пока не остаётся ничего, кроме треска огня и чёрной массы тишины за пределами виллы. Наконец, после бесконечной паузы, Филип поднимает взгляд на своего брата.
В танцующем свете, Брайан видит как иссякают слёзы. Ничего, кроме опустевшего мучения не остается на лице Филипа Блейка. Брайан ничего не ответил. Только кивнул.
Следующие несколько дней уводят их в ноябрь и они решают остаться и взглянуть, какая их ждет погода.
Однажды утром через сады проносится дождь со снегом. На следующий день, убийственный холод охватывает поля и уничтожает большую часть фруктов. Но даже все сигналы начала зимы, не заставляют их уехать прямо сейчас. Вилла, возможно, их лучший выбор переждать наступающие суровые дни. У них достаточно консервов и фруктов, и при условии что они будут бережливы, им хватит их на месяцы. Достаточно дров, чтобы быть всегда в тепле. Сады кажутся относительно свободными от Кусак, по крайней мере, в непосредственной близости.
В некотором смысле, Филип, кажется, чувствует себя лучше, после того, как снял с себя бремя вины. Брайан хранит в себе секрет, часто думая о нём, но никогда больше не возвращаясь к его обсуждению. Два брата больше не подкалывают друг друга, и даже Пенни, кажется, привыкает к рутине новой жизни, которую они создали для себя.
Она находит антикварный кукольный домик в расположенной наверху гостиной и разграничивает для себя и своих сломанных игрушек немного места в конце коридора второго этажа. Однажды Брайан поднимается туда и находит всех кукол, лежащих на полу аккуратными небольшими рядами, рядом с которыми находятся их соответствующие отделенные конечности. Довольно долго он смотрит на этот странный миниатюрный морг, пока Пенни не выводит его из оцепенения. — Давай, дядя Брайан, — произносит она.
— Ты можешь быть доктором… помоги мне собрать их.
— Да, это отличная идея, — говорит он, кивая. — Давай соберём их.
Однажды, ранним утром, Брайан слышит звук, доносящийся с первого этажа. Он идёт на кухню и находит Пенни, стоящую на стуле, покрытую мукой и грязью, играющую с горшками и кастрюлями, с заляпанными
— Не злитесь, — говорит Пенни, оглядываясь через плечо. — Обещаю убрать весь беспорядок.
Мужчины смотрят друг на друга. Ухмыляясь впервые за недели, Филип произносит:
— Кто злится? Мы не злимся. Мы просто голодны. Когда будет готов завтрак?
По прошествии дней, они принимают необходимые меры предосторожности. Решают жечь дрова только ночью, когда дым не возможно заметить с шоссе. Филип и Ник окружают периметр вязальной проволокой, натягивая её между маленькими деревянными столбиками в каждом углу, закрепляя консервные банки в ключевых соединениях, чтобы они звоном предупредили о возможных злоумышленниках — Кусаках и людях. Также они находят на чердаке виллы старинную 12-калиберную двустволку.
Ружье покрыто пылью и выгравированными херувимами, и выглядит так, будто может взорваться им в лицо, если они попытаются выстрелить из него. К нему отсутствуют патроны, а само оружие выглядит как предмет интерьера, который вешают на стену рядом со старыми фотографиями Эрнеста Хемингуэя, но Филип ощущает ценность его присутствия здесь. Оружие выглядит достаточно угрожающим — «как скачущая галопом лошадь», говорит бы его отец.
— Никогда не знаешь, — говорит Филип однажды вечером, прислонив ружьё к камину, и запрокидывая в себя большую дозу хереса.
Дни продолжают течь с хаотичной регулярностью. Они отсыпаются, исследуют сады и собирают фрукты. Они ставят капканы на случайных животных и однажды даже ловят костлявого рогатого зайца. Ник вызывается его очистить и вечером довольно прилично готовит тушёную зайчатину в дровяной печи.
За всё это время они только несколько раз сталкиваются с Кусаками. Однажды, залезший на середину дерева, чтобы достать несколько засохших слив, Ник увидел в тени соседнего сада прогуливающийся труп в комбинезоне фермера. Он спокойно спустился вниз, подкрался с вилами к существу и пронзил его затылок, словно лопнув воздушный шарик. В другой раз Филип перекачивал горючее из трактора, когда заметил искорёженный труп в соседней водоотводной канаве. С разбитыми и искривленными ногами, женщина-зомби похоже тянула себя мили, чтобы добраться сюда. Филип отрубил ей косой голову и сжёг останки с помощью бензина и вспышки зажигалки Bic.
Проще пареной репы.
Со временем, вилла, кажется, приняла их, как и они приняли её. Сняв покрывала со всей роскошной старинной мебели, они, кажется, могли бы назвать это место домом. У каждого из них была своя комната. И, хотя они все ещё страдали от ночных кошмаров, ничто так их не успокаивало, как спускаться в старую элегантную кухню, залитую ноябрьским солнцем сквозь доходящие до пола окна, и чувствовать аромат кофейника, гревшегося на огне всю ночь.
На самом деле, если бы не периодические ощущения того, что за ними наблюдают, всё было бы почти идеально.
Чувства Брайана начали обостряться уже на вторую ночь их присутствия на вилле. Брайан только что переехал в свою собственную спальню на втором этаже, в строгий кабинет с причудливой маленькой кроватью с балдахином и гардеробом восемнадцатого века. Внезапно, он подскочил посреди ночи.
Он видел сон, в котором потерпел кораблекрушение, плыл по течению на самодельном плоту в море крови и внезапно увидел вспышку света. Во сне он решил, что это может быть далёкий маяк на отдаленном берегу, призывающий его, спасающий его от этой бесконечной кровавой чумы. Но когда он проснулся, то понял, что только что видел настоящий свет в реальном мире: мелькнувший лишь на секунду прямоугольный кусочек света, скользящий по потолку.