Ходынка
Шрифт:
— Идемте чай пить. Мавра! Поторопись!
Веранда, выходившая на обратную сторону дачи, была полна народа: учитель Выдрин с женой и с ребенком, Ляцкий, тоже с молодой женой, Ландграф, Хазаров в белом парадном кителе, длинноволосый старец Засолов, потративший, говорили, состояние на Бакунина или Кропоткина. Конечно, Надежда Николаевна была здесь — в костюме сестры милосердия. Рядом с ней растянулся в английской качалке молодой человек, одетый мушкетером: ботфорты, камзол золотой парчи с двуглавым орлом на груди, штаны в красно-бело-голубую полоску. „Да это ж Кока Деленцов!“ — вздрогнул Вепрев. Единственный ребенок своих родителей, Кока сидел мрачнее тучи, а к его подбитому глазу Надежда Николаевна прижимала старинный екатерининский пятак с блюдце величиной.
Раскачивая веранду, по ней ходил Дулин. Он то хлопал по перилам ладонями, то совал большие пальцы за борта жилетки и шевелил ладонями как плавниками, то приседал на правую ногу, отступал на шаг и тут же бросался вперед — и говорил, говорил, говорил, свободно перелетая через твердые „р“, которые будто специально подбирал для своей речи:
— В канун грабительского освобождения русского мужика народонаселение России начало резко расти. С тех пор и по сей день оно увеличилось вдвое! А в Москве, к примеру, народа стало втрое больше за счет того, что русский мужик, задушенный кулаком и попом, хлынул в город. Вы только подумайте, господа! Мальтус произвел верные расчеты: тогда как народонаселение увеличивается в геометрической прогрессии, производство средств пропитания увеличивается только лишь в арифметической. В арифметической, господа! Напомню для дам: геометрическая прогрессия — это один, два, четыре, восемь и далее. Арифметическая — это один, два, три, четыре и далее. Ergo [7] , образуется прогрессирующая нехватка средств пропитания! Прошлым летом в Симбирской губернии опять был голод. Нет, хлеб уродился отменный, не хуже прежнего. В чем же дело? Ответ прост: народонаселение выросло, а лебеды недород случился. Лебеды, господа! Ведь ею русский мужик спокон века хлеб размешивает — вот вам и ответ!
7
Ergo [лат.] — следовательно.
На этот раз Дулин ударил по перилам не ладонью, а кулаком. Звякнули чашки. Прячась за бахрому скатерти, под столом зарычала собака. Заплакал ребенок на руках Выдриной.
— Да, да! В то же время из одной только Одессы было вывезено хлеба в среднем по два пуда на голову народонаселения.
— Позвольте! — подала голос Надежда Николаевна — о чем же народонаселение думает? Зачем растет?
„О, sancta simplicitas!“ [8] — умилился Вепрев.
8
… О, sancta simplicitas! [лат.] — О, святая простота!
— Растет, не думая, в том-то и дело, милая барышня! — выглядывая из-за корзины с полевыми цветами, подал голос записной скабрёзник Ландграф. — Народонаселение, как было сказано, размножается с безответственностью трески. А господин, э-э-э Дулин, кажется, хочет нас убедить, что кому-то сей процесс подвластен.
— Согласен с вами, милостивый государь, но только отчасти — вскинулся Дулин. — Не давай поцелуй без любви — вот вам первая заповедь, которая позволила бы удержать геометрическую прогрессию в границах арифметической же-с! Ибо поцелуй с любовью арифметическую прогрессию только и влечет-с! Арифметическая, дамы и господа, прогрессия — суть ответственность. На худой конец, черт возьми, сойдет английский редингот-с!
— Qu'est-ce que c'est que [9] „английский редингот“? — шепнула Надежда Николаевна Коке.
— Паутина от опасности, она же броня против удовольствия — мрачно ответил Кока.
— То есть?
— То есть кишка ягненка. Слепая.
— Зачем? — удивилась Надежда Николаевна.
Кока снял пятак с глаза, внимательно посмотрел на нее, затем снова на пятак и качнулся в своем
— То есть как зачем? Preservativo, враг детей. После поцелуя с любовью. Или без оной-с.
9
Qu'est-ce que c'est que… [фр.] — что за…
Надежда Николаевна густо покраснела.
— Но как же, — продолжал голосить Дулин, — наставляют русского мужика клерикальные пиявки? Буквально так: „плодитесь и размножайтесь!“
— Простите, не имел чести быть представленным, — снова донесся голос из-за корзины с цветами. — Ландграф, присяжный поверенный. Скажите, вы, верно, коммивояжер?
— Почему вы так решили? — шлепнул Дулин ладонью по перилам.
— Ну как же… Вы ведь издалека заходите: прогрессия, английский редингот, удобства…
— Стыдитесь, Ландграф! — вскочила Деленцова. — Господин Дулин в отпуске, только и всего.
— Да?
— Да! Господин Дулин — Sozialdemokrat, да будет вам известно! Его из тюрьмы отпустили на поправку здоровья.
Вепрев будто со стороны посмотрел на свои руки и увидел, что он хлопает в ладоши. Следом за Вепревым, сначала поглядывая друг на друга, а затем все более уверенно начали аплодировать встающие с мест дачники. Собака выскочила из-под стола и залилась оглушительным лаем.
— Браво! Браво, господин Дулин!
— Бис! — проснулся Засолов.
Мадам Выдрина хлопала ладошками сидящей на ее коленях дочери.
Ландграф поднялся и через стол протянул руку Дулину:
— Милостивый государь, примите мои искреннейшие извинения!
— Алаверды к вашим словам, — буркнул Дулин. — Не стреляться же с вами. Я продолжаю. Русскому правительству и богатеям выгоден рост народонаселения. Арифметика здесь очень простая: чем больше народа, тем дешевле рабочая сила, и тем больше барыш капиталиста. Поэтому никаких рединготов они русскому мужику и рабочему не дадут. Русское правительство потому и продолжает играть с народом в дочки-матери, что платить не хочет. Культурный французский рабочий получает в день пятьдесят су. Десять су он тратит на стол, пять — на платье, еще десять — на квартиру, еще пять су — на женщину. У него остается двадцать су чистого дохода, которые становятся его капиталом. У русских же рабочих ничего не остается, ибо их слишком много, а их барыш целиком присваивает капиталист, скупивший на корню русский трон. Вместо барыша им подсовывают царя-батюшку и веру в загробное царство, давно похеренную культурным французским рабочим. Вот какова цена тому и другому — двадцать су!
— Сходится! — прошептал Сытин Бокильону. — Preservativo [10] на Champs Elysees [11] столько и стоит. Это, верно, и есть русская социал-демократия.
— Бывает дешевле! — пожал плечами Бокильон. — Но вы добавьте к двадцати су пять. Что есть двадцать су без пяти? Поцелуй без любви, колокол безъязыкий.
— Моё почтение! — прогудел хорошо поставленный бас. Дулин сунул большие пальцы за жилетку и, похлопывая ладонями по груди, окинул вошедшего свирепым взглядом из-под мощных надбровных дуг.
10
Preservativo [ит.] — презерватив.
11
Champs Elysees — улица Елисейские Поля в Париже.
— Михаил Федорович! — воскликнула хозяйка. — Наконец-то!
— Господин Москвин! Ну как? Расскажите! — загалдели гости.
Москвин — молодой человек богатырского сложения в изрядно запылившемся летнем пальто — положил на стол оранжевый узелок и поклонился хозяйке:
— Как заказывали, Марья Алексеевна. Народный гостинец. Это перво-наперво. Теперь общее впечатление…
— Господи! — воскликнул Деленцов. — Да ведь сегодня же коронование было!