Холера (сборник)
Шрифт:
И Клавдия, натурально, ударилась в тоску. А Илюша наш Вайнтрауб стал вроде бы еще меньше ростом. Однажды его привела к нам сердобольная Гришка. Мы с Батуриным второй месяц бастовали в знак солидарности с французскими студентами. Валялись у Гришки в мастерской, пили портвейн. Серега рисовал свои клеенки, я сочинял поэму-юродиаду «Борис Бодунов», и все вместе вечерами мы писали наш многолетний авиационный эпос «Ас Пушкин»… Эх, безмятежная глупость! Мы были счастливы. Потомки могут спросить: где мы брали средства – хотя бы на портвейн и на клеенки? Трудно сказать. Стипендии нас давно лишили.
Родители были готовы
История Клавдии Выриной нашла отражение в одном нашем лубке под названием «Как Данила-мастер боярыню Раису обольщал, да закручинился». Но описывать его не берусь ввиду крайней игривости текста и грубого натурализма изображения.
Между тем за стенами нашего рая шла полная драматизма жизнь. Илюшка на пороге сразу – за ингалятор – и зашелся. «Вот, ребята, – прохрипел, прокашлявшись, – вот до чего эта сволочь меня довела…» Наелись мы пельменей, Гришка-святость выставила заначенную бутылку итальянского вермута «Чинзано», и поведал нам товарищ свою горестную сагу.
Раечка с малолетства приводила домой одноклассников победнее, шелудивых кошек, бродячих собак; дворовый сумасшедший Витя Пчельников, глухонемой дядька в шинели, бегавший волейболистам за мячом, был постоянным гостем на кухне Вайнтраубов. Рановато родилась, а то бы все бомжи и нищие из подземных переходов сидели у нее в нахлебниках. Поэтому когда обожаемая дочка притащила с практики какое-то чучело с дикой улыбкой и локонами до плеч – мама с папой даже не особенно удивились. «Погостит у нас, пока Илюшки нет, у него в комнате…»
Данилу одели в польские штаны в елочку и в румынские башмаки на рубчатой подошве, купили несколько индийских рубашек, вельветовый пиджак, белый югославский плащ, подстригли на Петровке – и вышел он вдруг совершенно невыносимым красавцем и ухарем. Раечка водила его в театр, в Дом кино, на выставки. В консерваторию, между прочим. После чего родители слышали, как дочка с приятелем ссорятся, причем Данила кричал: «Отвяжись ты от меня со своим Прокопьевым-Хренакопьевым!» Наутро после этой ссоры домработница Дуся, отправляясь на рынок, увидела Раечку в ночной рубашке, крадущуюся к себе – из комнаты голоштанного армяна!
Ну а с возвращением Ильи Данила-мастер открыто перебрался к Раечке. Поначалу Дуся пыталась будить ее утром в институт, но в один прекрасный день «наш полюбовник» выперся в чем мать родила и зарычал: «Слушай, ты, как тебя, чё те надо? Дела у нас с Раисой, секешь? Вали давай отсюдова конем, а то достучишься у меня!» Дусе, надо сказать, было шестьдесят восемь лет, и пятьдесят из них она прожила в семье Вайнтраубов, девчонкой помогала по акушерской части еще прадеду-гинекологу, потом деду – безродному космополиту; ходила за нынешним профессором, вырастила и Раечку с Илюшей. Понятно, что добрая старушка чуть не померла от обиды и пожаловалась для начала Илюшеньке, так как боялась волновать самого «голубя-сердечника» и «бедную Мусеньку». Илюша, бессильно сжимая кулачки, няню, как мог, утешил, но Раечку больше по утрам не тревожили.
Наша детка все реже появлялась на лекциях, завалила зачет по истории КПСС, и практика у нее была,
– Идиотка! – кашлял Илюша. – Поступать-то больше некуда с нашей анкетой!
Данила пристрастился пить кофе со сливками и слушать битлов. Занимался этим целыми днями. У него обнаружился слух. Райка снесла в комиссионку новые сапоги-«аляски» и купила гитару.
Теперь с утра до ночи Данила Иванович подыгрывал сладкоголосому квартету и оттачивал высокие в Sexy sady и, безусловно, Yesterday. И с огромным энтузиазмом курил. У Илюши было уже два приступа с неотложкой. Профессорша, бедная Мусенька, как-то набралась храбрости да и попросила Даньку курить на балконе. Тот пожал плечами: «Да мне-то чё, я ваще хошь завтра непосредственно уеду, маманя, поди, заждалася…» Потом сквозь гитарный перебор опять слышно было, как Раечка плачет…
– Миш, ну вот объясни ты мне, чем, чем эти самородки берут наших девочек?! Ведь дубина же стоеросовая! – Илюша обхватил лапками рыжую голову и был в своих немеряных диоптриях очень похож на сверчка.
– Чем берут? – воскликнули мы с Батуриным. – О, это можно запросто объяснить!
Он внимательно нас выслушал, всхлипнул и крепко уснул, оглушенный голым светом фрейдистской правды.
А Клавдия тем временем снаряжалась в дорогу. Материнское сердце изболелось, да и Москву хотелось глянуть. В Москве этой, слыхала Клавдия, бедному допризывнику легко пойти по неверной дорожке. Профессорская доцка наиграется с ним, да бросит – и Клавдия снова и снова принималась сморкаться, представляя свою кровиноцку среди страшных, равнодушных, как элеваторы, огромных домов…
А письмо-то первое и последнее прислал ей сынок без обратного адреса. Как уж Клавдия рассчитывала найти в столице кровиночку – неясно. Прохожих, что ль, расспрашивать, как в деревне Выринке? Хотя она бывала в Вологде и видела, что в большом городе люди не здороваются друг с другом на улице, что и в райцентре, чай, уже не каждого встречного-поперечного узнаешь… А Москва-то пошумней Вологды. Но – напекла пирогов, огурчиков увязала два баллона, домашней тушенки куриной, сала хороший шматок, корзину яиц, баночку варенья крыжовенного… Да и потекла.
…До вечера ходила по ревущим улицам Клавдия со своим сундуком, с узлами и корзинами, гудели ноги, синие точки так и сновали в глазах. Пока не вспомнила, что Райка называла ей ихний институт… кажись, тканный… нет. Швейный? Села на лавочку в скверике, да и заплакала.
– Что, мамаша, сырость разводим? Сперли чего?
Клавдия подняла голову. В слезах расплывался бравый солдатик чуть постарше Даньки. Волосы отросшие, ремень на яйцах, усики пробиваются. Дембель.
Взревывая, поведала Клавдия свою беду.
А солдатом этим был не кто иной, как дембель Батурин. Но не мой кореш, а его однофамилец, тоже хорошо мне известный. Честно говоря, даже и не однофамилец, потому что фамилия моего кореша – вовсе не Батурин. И Батуриным прозвали его в честь именно этого бессмертного дембеля, потому что Серега любил то и дело на него ссылаться: «Дембель Батурин не советует пить перед сном без закуски», «состав этого сучка – великая тайна, которая едва ли известна даже дембелю Батурину», «Гришка, любимая, не пора ли нам юридически оформить семью и брак, как сказал бы дембель Батурин?».