hollis d pereval v seredine puti

Unknown

150

Глава 4

Все эти кружочки, петельки и завитки.

Они ставили на солнце шпалеру, по которой вились

растения;

Они для растений делали больше, чем для себя.

Я вспоминаю, как они подняли меня, рослого мальчика, Сжимая и толкая меня под ребра,

Пока я, смеясь, лежал у них на руках,

Нежась, как в супружеской постели.

Сейчас, когда в постели мне холодно и одиноко, Они все еще находятся возле

меня —

Эти древние, жилистые старухи,

В своих цветастых платках, пропахших потом,

С поцарапанными запястьями,

И дыханием, слегка отдающим нюхательным табаком, Легкое дуновение которого почувствовал я

в своем первом сне*.

Эти три женщины, которые застыли во времеО

ни, словно мухи в янтаре, поОпрежнему подпитыО

вают внутреннего ребенка. Теперь стало понятно, что их работа и их забота о ребенке нужна была для

создания теменоса, священного закутка в психике, пока поэт переживал трудные времена и боролся

с чувством депрессии и утраты. Они больше чем

просто работницы, они — няни, которые ухаживаО

ют за всем, что развивается,— будь то растение или

ребенок. Поэт снова переживает удивление от таких

простых вещей, как колыхание юбок, обворожительО

ные движения, цветастые платки, поцарапанные

запястья, запах нюхательного табака,— всех этих

метонимий, которые обращены в прошлое. Из своеО

го трудного настоящего, из холода и одиночества, он вновь погружается в то время, когда он ощущал

заботу и душевную теплоту. Воспоминания поддеО

рживают и даже подпитывают его изголодавшуюО

ся душу. И мы сами, когда сталкиваемся в среднем

возрасте с масштабностью жизни и одиночеством

* «Frau Bauman, Frau Schmidt and Fraw Schwartze», in the Collected Poems of Theodore Roethke, p. 144.

Анализ случаев из литературного творчества

151

странствия, тоже можем хотя бы отчасти скрасить

свое существование, обратившись к тому времени, когда жизнь действительно обеспечивала спокойсО

твие и поддержку.

Ричард Хьюго потратил немало труда, чтобы

найти такие омолаживающие воспоминания:

Ты помнишь, ее звали Йенсен. Она казалась старой, и всегда внутренне одинокой, с серым лицом, прилепО

ленным к окну,

а почта никогда не приходила. За два квартала

отсюда, в Грубскисе,

было безумие. На Пасху Джорж играл на старом

тромбоне,

когда они повесили флаг. Дикие розы

напоминают тебе, что дороги остались невымощенныО

ми, а колдобины и выбоины —

в порядке вещей. Бедность

была реальна: только буО

мажник и дух;

и каждый день тянется медленно, как в церкви.

Ты помнишь

группу обшарпанных прихожан, стоящих в углу,

плачущих о своей вере,

обращаясь к звездам и неистовому Холи Роллерсу, каждый год арендовавших амбар, чтобы петь там свои

страстные песни,

и тот амбар сгорел, как только ты вернулся с войны.

Зная, что люди, с которыми ты был тогда,— мертвы, ты стараешься поверить, что эти дороги починят

и вымостят;

что соседи, которые появились, пока тебя не было, симпатичные люди,

а их собаки накормлены. Тебе все еще нужно

помнить о дорожных выбоинах и папоротнике.

Ухоженные газоны напоминают тебе о поезде,

на котором твоя жена однажды уехала навсегда, в каО

койОто далекий пустой городишко

со странным названием, которое не вспомнить.

Время 6:23.

День: 9 октября. Год стерся в памяти.

Ты злишься на соседей за свою неудачу.

ПотихонькуОпомаленьку этот Грубскис испортил тебя

так, что уже не поправишь. Однако ты знаешь, что

должен снова играть,

152

Глава 4

и снова бледная госпожа Йенсен будет торчать в окне, слушая

отвратительную музыку, разносящуюся над проезжаО

ющими машинами.

Ты очень их любил, и они остаются, в своей

безысходности,

без денег и без желания. Ты любил их, и скукой, которая была их болезнью, ты расплачиваешься за

лишний кусок пищи,

оказавшись в какомОто неизвестном маленьком

городишке,

и хочешь подружиться со страстными любовницами, чтобы почувствовать

себя желанным в том тайном клубе, членами которого

они все являются*.

Свое детство Хьюго провел прямо на улицах, где

пустота в карманах сочеталась с пустотой духовной.

Для ребенка время ползет медленно, но потом начиО

нает лететь так стремительно, что становится очень

трудно заметить все происходящие изменения. НаО

ступает прогресс. На улицах положили асфальт, гаО

зоны ухожены, домашние животные накормлены. Но

своей жизнью мы называем другие образы, всплываО

ющие и снова исчезающие в этом странном повествоО

вании. Люди, среди них есть родственники, добрые и

не очень, приходят и уходят, и только неразрывное

течение времени помогает понять смысл всего проО

исходящего. КакимОто образом чувства поэта, место, где прошло детство, соседи — все это определяет ход