hollis d pereval v seredine puti

Unknown

вещей.

Если поэт считает свою жизнь несчастной, то

отпечаток этого состояния несет на себе и место его

рождения, начало его жизненного пути, омрачая его

светлые детские мечты. Однако Хьюго, (да и Ретке

тоже), когда наступают тяжелые дни, все же возвраО

щается к месту, которое он покинул, чтобы получить

* «What Thou Lovest Well, Remains American», in Making CerА

tain It Goes On: The Collected Poems of Richard Hugo, p. 48.

Анализ

случаев из литературного творчества

153

какиеОто скрытые указания, кто же он такой и что

представляет собой его жизнь. Даже теперь «скукой, которая была их болезнью, ты расплачиваешься за

лишний кусок пищи». Вряд ли ктоОто задумает соО

вершить длительное странствие в неизвестное без

достаточных на то ресурсов. Но поскольку мы знаО

ем, что друзья и любимые совершают собственное

странствие и могут пройти с нами лишь часть пути, поэт вынужден хранить осколки воспоминаний, чтоО

бы греть ими свою душу.

И Хьюго, и Ретке становятся членами «тайноО

го клуба», о котором говорится в последних строках

приведенного выше стихотворения. Это сообщество

людей, ресурсы которых находятся на исходе и коО

торые вынуждены перегруппироваться, чтобы поО

лучить тем самым опору для собственных мифов.

Джеймс Хиллман писал, что все биографические

истории по большей степени вымышлены*. РеальО

ные факты нашей жизни значат намного меньше,

чем то, как мы их запоминаем, как интериоризируО

ем, как они влияют на нас и как мы с ними работаО

ем.

Каждую ночь бессознательное перебирает остатО

ки дневных впечатлений, запуская тем самым проО

цесс мифотворчества. Память пытается удержать, зафиксировать нас на детских переживаниях, или

же обманывает нас при первом возможном случае.

Возвращение к событиям детства, реальное или воО

ображаемое, помогает человеку поОвзрослому отО

нестись к этой мнимой реальности. Посетите свою

школу, классную комнату с партами для малышей, прогуляйтесь по забытым коридорам, по спортивО

ной площадке, казавшейся когдаОто огромной,— все

уменьшилось в размере. Итак, взрослый может ассиО

милировать детские травмы, если он возьмет за руку

своего внутреннего ребенка и с позиции зрелости,

* Healing Fiction.

154

Глава 4

знающей свои сильные и слабые стороны, заново заО

пустит процесс проработки чрезвычайно болезненО

ных или, наоборот, очень приятных

воспоминаний.

Единственное, что каждый должен иметь при

себе на подступах к Перевалу,— это ясное понимание, что он совершенно не знает, кто он такой, что вокруг

нет никого, кто мог бы его спасти, ни папы, ни мамы, и что все его спутники по жизни будут делать все

возможное для собственного выживания. Осознав, что он оказался в критической точке, человек может

проработать все виражи и зигзаги своей жизни, чтоО

бы найти нити, связывающие его прошлое с настояО

щим.

Дайана Уэйкоски хочет понять, кто она такая,

рассматривая фотографические отпечатки своего

прошлого:

Моя сестра в хорошо сшитой шелковой блузе

протягивает мне

фотографию отца

в морской униформе и белой фуражке.

Я говорю: «Ведь эта фотография всегда стояла у

Мамы на туалетном столике».

Сестра делает бесстрастную мину, исподтишка глядя

на мать,

печальную, неряшливо одетую, грузную женщину,

обвисшую,

как матрац Армии Спасения, но без разрывов и дыр, и говорит: «Нет».

Я снова смотрю

и вижу у отца на пальце обручальное кольцо,

которого он никогда не носил,

когда жил с матерью. И на снимке подпись:

«Моей дорогой жене,

с любовью,

Морской волк».

И тогда я понимаю, что фото, должно быть,

принадлежит его второй жене,

к которой он ушел, бросив мою мать.

Анализ случаев из литературного творчества

155

Мать говорит, и ее лицо спокойно, как безлюднаячасть

штата Северная Дакота:

«Можно, я тоже взгляну?» —

и смотрит на фото.

Я смотрю на свою нарядную сестру

и на себя, одетую в синие джинсы. Неужели

мы хотели обидеть мать,

разглядывая эти фотографии в один из тех редких

дней, в которые мне удается навестить семью? При

этом ее лицо выражает любопытство; это не ее обычО

ная ехидная горечь,

а нечто настолько глубокое, что не находит своего выО

ражения.

Я повернулась, сказав, что мне нужно идти, поскольку

договорилась пообедать с друзьями.

Но по пути от Пасадены до Уиттьера

я думала о выражении материнского лица; о том, что я

ее никогда не любила; о том,

что отец ее тоже не любил. А также о том, что я

унаследовала

ее громоздкое неуклюжее тело

и каменное лицо с челюстями бульдога.

Я веду машину, размышляя об этом лице.

Калифорнийская Медея Джефферса вдохновила меня