Холодная весна
Шрифт:
Но Арлетта, твердо решив воспользоваться симпатией, которую явно испытывал к ней молодой англичанин, втянула его назад в светлицу.
— Ну скажи мне, умоляю! С ним все в порядке?
— Госпожа… — Сильные пальцы начали разжимать ее хватку, но Арлетта видела, что он боится причинить ей боль, и вцепилась в него еще сильнее.
— Скажи мне, по крайней мере, он жив?..
Нед Флетчер легко оторвал ее руки и с быстротой молнии выскочил за дверь. Раздался щелчок, и она опять осталась одна.
— Нед, пожалуйста! — Метнувшись к двери, Арлетта стала колотить в нее так сильно, что содрала кожу с костяшек пальцев. Ключ повернулся в замке,
— С ним все в порядке, госпожа. Его даже не высекли.
Ликуя от полученного известия, Арлетта уселась на пол и принялась облизывать поврежденную кисть руки.
Через два дня в семейных покоях над замковым залом графиня Мари де Ронсье разговаривала с сыном.
— Скажи мне, Франсуа, — графиня попутно выбирала материал для очередного зимнего плаща, поэтому несколько рулонов различных тканей лежали на дощатых козлах посреди помещения. Каждый из них был немного размотан, чтобы графиня могла пощупать образцы руками. — Сколько еще ты собираешься держать эту гадкую девчонку взаперти? Может быть, с нее уже достаточно?
Сорок восемь прожитых лет тяжким бременем лежали на ее плечах. Волосы, выбивавшиеся из-под покрывала, были так же белы, как и ее шейный платок. Она была щуплого и сухощавого телосложения, глубокие горькие морщины — наследие брака по расчету, — разбегались от плотно сжатых губ. Кончик длинного крючковатого носа свисал вниз. Руки графини, костистые и хрупкие с виду, торчали из рукавов халата словно сухие ветки. Кольца с драгоценными камнями, закрепленными в своих гнездах тоненькими лапками, она надевала и снимала с большим трудом — мешали болезненно распухшие суставы пальцев. Кожа на тыльной стороне ладоней была испещрена старческими пятнами.
Возле графини, помогая ей перебирать рулоны, суетилась Лена. Каждый раз, когда Франсуа бросал в ее сторону беглый взгляд, служанка вспыхивала розовым румянцем.
Графиня пощупала отрез синего шелка и поморщилась.
— Грубее власяницы, — вынесла она решение. — Носить это можно разве что в покаянную неделю. — Подойдя к следующему образцу, она потянула ткань на себя.
Поверх халата графиня носила меховую накидку, спускавшуюся ниже колен. Мари де Ронсье, внешне всегда слабая и хрупкая, и сегодня выглядела так, словно легкий порыв ветра мог унести ее, словно сухой лист. Но внешность графини могла ввести в заблуждение только поверхностного наблюдателя. Тот, кто удосужился бы повнимательнее вглядеться в ее темные строгие глаза, обнаружил бы, что от их проницательного взгляда никто и ничто укрыться не может, а их обладательница далеко не так безобидна, как кажется.
— Франсуа, мы говорили об Арлетте, — напомнила она.
— Я собирался держать ее взаперти до сегодняшнего вечера, — ответил Франсуа, лениво ощупывая вслед за матерью конец рулона желтой материи. — Я думал сходить к ней после вечери, чтобы лично убедиться, что она стала более сговорчивой. Впрочем, можно и продлить ее заключение на сегодняшнюю ночь. Я ожидаю со дня на день прибытия посланца графа Фавелла и хочу быть уверен, что до его приезда она больше ничего не выкинет. — Его пальцы поглаживали желтую ткань. Он подмигнул Лене, но слова его были обращены к матери. — На ощупь вот это кажется самым теплым, матушка, — сказал он.
Мари де Ронсье сунула свой ястребиный нос в отрез, на котором остановил свой выбор ее сын.
— Горчичного
— Эта расцветка для молодой девушки, а не для меня. Возможно, вот эта ткань цвета лесного папоротника подойдет мне больше. Хотя, по-моему, в мои лета должно одеваться в серое…
— Нет, матушка. Сшей плащ из зеленого, если тебе нравится.
— Кстати, Франсуа, насчет Арлетты…
— Что, матушка?
— Разреши мне поговорить с ней. Возможно, как женщина, я быстрее сумею найти с ней общий язык. Хотя Клеменсии и Элеанор удалось добиться весьма многого — наша дурнушка даже научилась вышивке от Клеменсии и Закону Божьему от отца Йоссе, — но, как я сейчас понимаю, мы все-таки упустили некоторые важные моменты в ее воспитании.
Графиня Мари понимала, что не уделяла внучке должного внимания. Она была женщиной практичной, ведение замкового хозяйства доставляло ей удовольствие, но, в отличие от мужа, в котором она души не чаяла, графиня очень скупо и неумело проявляла свои чувства. К тому же Мари никогда не понимала, зачем тепло относиться к внучке — все равно когда-нибудь, выйдя замуж, Арлетта оставит родной дом. Но теперь, когда этот день приблизился, графиня начала осознавать что-то вроде личной ответственности за судьбу девочки. К этому добавлялось сознание того, что отныне положение Арлетты будет влиять на благополучие всей семьи.
На лице Франсуа де Ронсье появилась ухмылка.
— Важные моменты? Это какие же, матушка?
— Я знаю, что ты застал ее в конюшне с Джеханом ле Мойном, — промолвила Мари, — но даю руку на отсечение, что их встреча была совершенно целомудренна.
— Да я и сам это знаю, матушка, но Арлетта не должна давать повода для сплетен, особенно теперь, когда должна стать графиней Фавелл.
— Ты знаешь, Франсуа, что твоя дочь способна по-настоящему привязаться только к животным. Ей и в голову не придет, что кто-то может неправильно истолковать ее встречи с сыном Хамона.
— Надо, чтобы приходило, — отозвался Франсуа. — Отец Йоссе не раз говорил мне, что моя дочка не по годам разумна…
Мари слегка усмехнулась.
— Она очень наивна, но я уверена, что не все еще потеряно. Позволь мне побеседовать с ней. Я хочу сходить к ней сразу после того, как выберу что-нибудь подходящее. — Она кивнула служанке. — Лена, убери ткани. Все, кроме вот этой зеленой. Раскроем займемся утром. И отыщи мои ножницы.
— Да, госпожа графиня, — Лена вскочила на ноги. Когда она проходила мимо, Франсуа быстро и почти незаметно провел ладонью по ее ягодицам. Лена сдавленно хихикнула.
Мари де Ронсье не упустила ни жеста, ни звука, но поджала губы и сделала вид, что ничего не заметила.
— О бабушка! Никак не ожидала увидеть вас здесь, — воскликнула затворница, когда дверь отворилась и на пороге показалась графиня Мари, слегка задыхаясь от долгого подъема по крутым лестницам. В первый раз с начала ее заточения к Арлетте поднялся не слуга, а кто-то из ее родных, и Арлетта была уверена, что это означало окончание наказания. Бросившись к постели, девочка расправила покрывало, потому что в комнате не было другого места, куда бабушка могла бы сесть, если не считать табурета, стоящего у стола. Он появился в хозяйстве Арлетты после прибытия в Хуэльгастель Клеменсии. Но табурет был слишком высок и неустойчив для пожилой дамы. — Садитесь, садитесь, бабушка!