Холодный как лед
Шрифт:
– Это не последнее средство, к которому я прибегаю, Женевьева, – сказал он. И повторил: – Ступайте в постель.
Вообще–то, она уже слегка почувствовала какую–то незащищенность. Потому беспрекословно забралась в огромную кровать и скользнула под тонкотканные простыни.
Нет, – бросил Питер и сорвал покровы, откинув их вне досягаемости на пол. – Ложитесь на спину.
Что он сделает, если она попытается сбежать? Бросится ли за ней, ударит? Или еще хуже: даст ей уйти?
Она легла на подушки и в кои–то веки порадовалась,
Питер подошел с боку кровати, сунул руку под матрас, вытащил мясницкий нож и положил рядом с Женевьевой.
– На всякий случай, вдруг вам понадобится, – пояснил он. – Не стесняйтесь, пользуйтесь.
– Вас что, это возбуждает? – не сумев сдержать гнев, сердито спросила она.
– Не скромничайте. Меня возбуждаете вы. И прекрасно это знаете.
– Я могла бы вас ударить ножом.
– Можете попытаться. Впрочем, не думаю, что вы даже вспомните, что в пределах досягаемости есть нож. И не думаю, что вы захотите чем–нибудь остановить меня.
Она потянулась и взяла нож, ухватившись за резную деревянную рукоять. Немецкая сталь – она без малейшего сопротивления вошла бы в плоть. Его красивую золотистую плоть.
– Испытайте меня, – воинственно заявила Женевьева.
Он прошел до двери, закрыл ее на замок, затем повернулся и посмотрел на Женевьеву от изножья массивной кровати.
– Я и собираюсь.
Ей это не нравилось, ни чуточки. Она во всем теле чувствовала то жар, то холод, вытянувшись в нижнем белье, которое предназначено было соблазнять, тогда как это последнее, чего Женевьева хотела. Пока он снимал белые одежды, она заставила себя смотреть на него, не отворачиваясь, как бы ей ни хотелось. Смотреть на голого мужчину было неловко, особенно на возбужденного – в прошлом она обычно старалась отвести взгляд в сторону.
Но на сей раз она просто не могла. Нельзя отрицать: он воистину великолепен, и Женевьева размышляла, как это повлияет на нее. Чем красивее мужчина выглядит, тем эгоистичнее ведет себя в постели – вот что она вынесла из своего ограниченного опыта. Если придерживаться этой истины, то Питер Йенсен станет наихудшим из ее любовников.
– Какое мужество, Женевьева, – тихо проговорил он, слишком хорошо ее зная. – Вы ведь, скорее, предпочли бы повязку на глазах?
– Я не такая извращенка.
– Не знаю… вы могли бы удивиться.
Питер двигался с такой стремительной смертоносной грацией, что она даже не поняла, что он успел броситься к ней от изножья кровати и схватить за запястье, когда Женевьева сжала в руке нож. Он вытянулся поверх нее, и она ощутила его каждой частицей тела – железные мышцы против ее колотящегося сердца, длинные голые ноги вдоль ее ног, твердый возбужденный член в соединении ее бедер. Жесткое лицо нависло над ней, рот почти вплотную
– Я думала, вы не боитесь ножа, – собрала она последние остатки строптивости.
– Осторожность не помешает, – ответил он, поднося к губам ее запястье и целуя его. Она бы могла повернуть нож и рубануть его, казалось, Питер вообще едва пользовался какой–либо силой, чтобы сдерживать пленницу. – Но вы не заколете меня, Женевьева. Вы же знаете, что собираетесь делать, хотите того или нет.
Она машинально схватилась крепче за нож, Питер в ответ усилил хватку, и пальцы Женевьевы онемели. Она не собиралась отвечать ему, поскольку не было у нее ответа.
Бюстгальтер – всего лишь лоскутки кружев и ленточек, и ничего боле, и Питер расстегнул его и снял, затем взялся за бикини и просто разорвал: теперь Женевьева лежала полностью обнаженной и ничем не защищенной под ним.
– Так–то лучше, – тихо сказал он. – Мы сравнялись на игровом поле.
Она закрыла глаза, испугавшись неизвестно чего. Он не собирался причинить ей боль – если бы именно этого ждала, то меньше бы боялась. Женевьева нашла в себе силы оказать последнюю попытку сопротивления.
– Просто давайте покончим с этим, – произнесла она. – Мне становится скучно.
Горло перехватило, изобличив ложь в ее словах, сказанных прохладным тоном, но, с другой стороны, на самом деле она и не надеялась никого одурачить.
– Повинуюсь, мэм, – заявил Питер. И без предупреждения развел ей ноги и внезапно резко вошел в нее, от чего Женевьева потрясенно задохнулась.
Секунду они оба лежали, не шевелясь.
– Вот как, и почему я не удивлен, что вы влажная? – пробормотал он, глядя сверху на нее.
Она попыталась что–нибудь промолвить… что угодно, но не смогла. Потом почувствовала его сильные ладони: он подтянул ближе ее ноги и закинул себе на бедра. Она вцепилась в простыни. Пристроив ноги Женевьевы, Питер освободил ее запястья и положил ее руки себе на плечи.
– Вам лучше держаться за меня, мисс Спенсер. Это будет жаркая скачка.
Вряд ли сработает, тупо подумалось ей. Он даже не поцеловал ее, никак не погладил, не пустил в ход ничего из стандартного набора предварительных ласк.
И все же она была влажной. Возбужденной, какой себя никогда прежде не ощущала. А он даже не двигался.
– Не смотрите такой раненой птицей, милая. Вам должно нравиться это занятие.
Он чуть отодвинулся, только чуть–чуть, потом снова вошел и едва пошевелился, словно мигнул свет, и Женевьева опять задохнулась.
– Я не хочу… – запротестовала она.
– Нет... хотите.
Да, хотела. Он начал двигаться, медленно, очень медленно, словно задействована была лишь та единственная его часть, между его ног, между ее бедрами. Женевьева закрыла глаза, стараясь отгородиться от него, но он был повсюду: на ней, под ней, внутри нее.