Холодок

РавиШанкаР

Так вот, при таком раскладе понятно, что абсолютное большинство Чоуроджи заключали однополые браки, может быть, поэтому наши тела никак не отреагировали на красавиц Лали-Бэлу и Лали-Алу. Или сработали земные стереотипы – экзотика хороша, например, в «Аватаре», а не в собственной постели… Даже не знаю.

Вот почему я думаю обо всякой ерунде, а не о, несомненно, грозящих нам опасностях суши? А вот почему.

В первые же сутки мы проделали почти треть пути до суши, Антошка, который наслаждался возможностями своего нового тела, летел, как стрела, да и мне было ужасно приятно ощущать себя здоровым и сильным. Мы рассекали воду, время от времени всплывая на поверхность, чтобы полюбоваться здешним изумрудным небом и двумя солнцами и панорамой искрящегося под солнечными лучами моря, которое казалось бескрайним. Неудивительно, что

к вечеру мы утомились и проголодались. Вблизи как раз случился очередной небольшой островок с плодовыми деревьями, на которых росли уже знакомые нам белые «орехи». Уставшие, мы решили заночевать на суше, и, набрав на отмели пёстрых раковин с вкусным содержимым и насадив на когти большую и неповоротливую рыбину, мы подплыли к островку. Ужин оказался просто царским – моллюски по вкусу напоминали изысканный сыр, у рыбины был явный мясной вкус, а набранные «орехи» достались нам на десерт. Так что, налопавшись до отвала, мы стали устраиваться на ночлег, благо темнело в здешних широтах удивительно быстро.

Мы устроились на тёплом песке, Антошка как-то удивительно привычно устроил голову у меня на плече и вдруг как-то странно, длинно вздохнул и откатился от меня подальше.

– Ты чего? – удивлённо спросил я.

Антошка рывком сел, обхватил себя руками за колени и опустил голову. Длинные волосы свесились на лицо, как занавеска, я не видел его глаз, но чувствовал, что друг чем-то взволнован. И он молчал, не произнося ни слова. Между нами повисла какая-то странная неловкость, это было непривычно… и неприятно.

– Антош, - сделал я ещё одну попытку – что с тобой?

Антошка подозрительно засопел и выдал:

– А по морде бить не будешь?

– За что? – недоумённо спросил я.

И тут это чудо выдало:

– Холодок… понимаешь… ты мне нравишься.

Я обалдел:

– В каком смысле?

– В прямом, - отрезал Антошка. – И шутки наших здешних тел тут ни при чём.

Я обалдел ещё больше, а Антошка начал вываливать на меня ворох информации. Оказывается, даже имея маленькое тело, нельзя быть застрахованным от гримас полового созревания. Не избежал этого бича природы человеческой и Антошка. Только вот он прекрасно понимал, что ему, скорее всего, не светит никогда и ни с кем. Разве что в качестве экзотической постельной игрушки для совсем уж чокнутого извращенца, но эта перспектива его не вдохновляла ничуть. Почему извращенца, а не извращенки? Да потому, что он прекрасно понял, что девушки привлекают его исключительно как друзья, а особо красивые - как источник чисто эстетического удовольствия. Приятно же, к примеру, нормальным людям смотреть на красивые цветы или пушистых котят? Вот и Антошке было приятно смотреть на красивых девушек, но целоваться и совершать… более далекоидущие действия ему хотелось исключительно с парнями. Но Антошка прекрасно понимал, что это – без шансов. Какому нормальному парню захочется иметь дело с партнером ростом чуть повыше собаки? И он давил в себе свои неправильные чувства, как мог.

А потом в интернате появился я. И Антошка влюбился. Бесповоротно, окончательно и навеки. А я относился к соседу по комнате исключительно, как к другу, и Антошка три года молчал и шифровался, как русский разведчик Штирлиц, не желая навязываться. Он считал, что такого красивого и умного меня, несмотря на мои парализованные ноги, обязательно полюбит хорошая девушка, а он тогда окончательно станет лишним в моей жизни. А когда мы умерли и перенеслись в этот мир… Я изменился, но не стал для Антошки менее привлекательным. Тем более, что здесь он был здоров. Но события закрутились так, что Антошка ничего рассказать не успел, а потом долго не решался спросить. И вот, всё-таки не выдержал.

Произнеся этот печальный монолог, Антошка вновь уткнулся носом в колени и замолчал намертво. А я стал думать над сложившейся ситуацией.

Нет, до аварии у меня с половой идентификацией всё было, как у обычного среднестатистического подростка – начинали просыпаться гормоны и сопутствующие этому ночные и утренние радости в виде поллюций и утреннего стояка. А также побочных явлений – таких, как просмотр всяких интересных роликов из сети и свиданий с моей же правой рукой. А вот потом… После того, как я узнал, что парализован, я долгое время вообще ничего подобного не чувствовал и был рад лишь тому, что могу хотя бы сохранять контроль над кишечником и мочевым пузырем. Перспектива прожить всю

оставшуюся жизнь в памперсах совсем меня не радовала. То, что называется красивым словом либидо, стало просыпаться только года полтора спустя, и то оно стало каким-то неясным, ненаправленным на конкретный пол. Мне нравились и фото красоток из Интернета, и красивые парни тоже порой вызывали постыдное желание попробовать – а каково это – целоваться с мужчиной? Дальше я думать не решался, потому что становилось совсем стыдно. И вообще – интернат для детей-инвалидов – это далеко не то место, где легко удовлетворить свои половые потребности, учитывая то, что педагоги бдили за нами в четыре глаза, умело направляя дурную энергию в другое русло. У всех нас имелись состоятельные родители, которым вовсе не нужны были подобные инциденты. Поэтому дальше платонических романов с поцелуями в щёчку дело обычно не шло. И я умудрился дожить до совершеннолетия, оставшись девственником и в постоянных партнёрах имея только правую руку. А сейчас… сейчас слова Антошки меня не столько шокировали, сколько удивили. Надо же, каким слепым я был и не замечал очевидного. Но сейчас…

Я не мог не признаться себе, что нынешний Антошка выглядит очень даже привлекательно, но… Судя по пылу, звучавшему в его словах, поцелуем в щёчку дело явно не ограничится, а всё, что шло дальше поцелуев, меня не то, чтобы пугало… Я слишком мало об этом знал. Что же делать-то?

Антошка продолжал сидеть неподвижно, уткнувшись лицом в колени, и я сделал то, что мне казалось правильным – переместился к нему по песку и обнял за плечи:

– Ну ты что? Не надо… Я ещё сам не знаю, чего хочу, но твоё признание меня не пугает.

– Правда? – спросил Антошка, поднимая на меня совершенно несчастные золотистые глаза.

– Правда, - твёрдо сказал я.

– А можно тогда я тебя поцелую? Только поцелую, честно?

Я прислушался к себе и понял, что это предложение не вызывает у меня отторжения. И ответил:

– Можно. Только я не умею целоваться. Вообще.

– Я тоже, - вздохнул Антошка и прижался своими губами к моим, словно пробуя их на вкус. Я чуть приоткрыл рот, и туда тут же проник его язык, это было странно, но возбуждающе… Это было… приятно, и я стал исследовать своим языком наглого пришельца… а потом… Потом мне стало стыдно, потому что пах стал медленно наливаться горячей тяжестью и чешуйки, прикрывавшие член, встопорщились, выпуская его на свободу.

Я ахнул, почувствовав Антошкину руку на своём члене, а Антошка, вредина, не отрываясь от моих губ, стал ритмично ею двигать. И это тоже было приятно. Моя рука, словно сама собой, накрыла пах Антошки и стала совершать идентичные действия, лаская его. Антошка застонал, я ответил таким же стоном, и на некоторое время мы словно выпали из реальности. А потом меня словно вышибло из собственного тела – так вдруг стало хорошо. От собственных ласк мне никогда не было так приятно.

Некоторое время мы смотрели в глаза друг другу, тяжело дыша, как спринтеры, после стометровки. А потом Антошка выдал:

– С ума сойти. Холодок, если ты не против, пускай это будет моим хобби.

– Нашим, - хмыкнул я. – Нашим хобби.

А потом, кое-как приведя себя в порядок, мы повалились на тёплый песок и уснули.

***

Проснулся я от громкого страшенного треска и вскочил, как подброшенный. Чёрное ночное небо прочерчивали огромные яркие молнии, а море… Привычное нам ласковое море бушевало, вздымая огромные волны, грозившие захлестнуть островок. Начался шторм – явление, в общем-то, совершенно понятное и нередкое. Перепуганный Антошка тоже вскочил на ноги, и тут с неба хлынул хлёсткий проливной дождь. Гром продолжал грохотать, и Антошка спросил, перейдя на мысленную речь:

– «Что делать будем?»

– «Как что? – переспросил я. – Ныряем, конечно же. На глубине спокойно».

Антошка кивнул, и мы ловко прыгнули в штормовые волны, сразу уходя на глубину. Там и вправду не чувствовалось ада, бушевавшего наверху – огромные водоросли лишь слегка колыхались, в них продолжали сновать маленькие юркие рыбки. Мир и покой. Мы отыскали себе убежище под огромным обломком скалы, выгнав оттуда предварительно уютно устроившуюся там толстую рыбину, которая вовремя сообразила, что лучше сделать ноги, то есть плавники, чем стать для нас вкусным и питательным завтраком, и решили ещё немного подремать. Но вдруг внимание Антошки привлёк какой-то хаотично двигающийся предмет, явно опускающийся с поверхности моря.