Холокост в Крыму
Шрифт:
Выводили партиями то женщин, то мужчин, немцы садились в автобус — один впереди, другой сзади. Задушить их никто не подумал, как-то не пришла такая мысль в голову, но если бы решились, то могли бы это сделать.
Ехали мы по Феодосийскому шоссе в направлении через Сергеевку. На Феодосийском шоссе стояли женщины и махали нам руками, прощаясь с нами. Они кричали «прощайте». Это было на повороте трамвая на Красную Горку.
Нас довезли до противотанкового рва против совхозного птицетреста, примерно на 13 километре. Недавно я там был с работниками НКВД, в яме там видел куски морского бушлата.
Когда нас подвезли к противотанковому рву, машина остановилась. В левой стороне рва стояли женщины, там я увидел сестру. Нас подвезли, сбросили и велели раздеваться, снимать верхнее. Я снял галоши,
... Над рвом стояли женщины без головных уборов, но одетые, без пальто. Напротив женщин стояли станковые пулеметы и ходили немцы с бляхами, страшно пьяные, разговаривали между собой. У старшей сестры поднялись волосы от ужаса, а остальные стояли и смотрели в ров, из рва были слышны крики и стоны.
Когда я снял галоши, ко мне подошел немец и сказал: «рус, ком». Я пошел за ним. Когда я повернулся идти к нему, раздался пулеметный залп, все повалились. Он повел меня сзади пулеметов, там лежала груда одежды, хорошие пиджаки, женские платки, теплые кофточки. Он заставил меня бросать вещи на машину, машина была пятитонная. Когда я стал это делать, у меня появилась мысль: если я буду в машине, и меня увидят, то меня снимут и расстреляют. Я решил так: если кто сядет на машину, он меня убьет, а если никого не будет, то, может быть, я спасусь. Я навалил полную машину и зарылся сам в эти вещи, минут через пять машина тронулась. Я подождал несколько минут и стал вылезать, посмотрел — никого сверху не было. Заглянул в окно — проводник сидел рядом с шофером. Я захватил чье-то пальто и соскочил с машины под Сергеевкой. Я разбил колено, но сгоряча не почувствовал боли. Пошел я в город на Гоголевскую, 60, там жил татарин, он артист, работал в татарской труппе. Пришел я к нему и спрашиваю: «Примешь меня?» Он меня с радостью принял. Он жил не в своей квартире, а в квартире ответственного работника, коммуниста, квартира хорошая, татарин ее занял при немцах. У него я жил два дня, квартира имела два выхода. Когда он уходил, то меня запирал, вешал замок. Рядом была еврейская квартира, туда приходили немцы, искали евреев. Как только я слышат шорох, я выскакивал в другой коридорчик.
Этот татарин пошел и сказал моей семье, что я жив, отнес им мою записку.
В записке к семье я написал, что остался жив. Он обратно возвратился в тот же вечер и сказал мне:
— Дядя Илюша, немцы вешают за сокрытие евреев.
Это сообщение на меня сильно подействовало. Было уже четыре часа, и уходить было нельзя, немцы разрешали хождение только до четырех часов. Я решил остаться до утра. Он меня запер и ушел. В эту ночь приходили опять рядом в квартиру, искали еврейку, которая жила рядом, я слышал все разговоры и думал, что если вздумают открывать дверь, то я выскочу через другую дверь. Ночь прошла благополучно, утром он пришел. Я увидел по его лицу, что мне нельзя здесь оставаться. Он мне сказал, что видел уже повешенных за сокрытие евреев. Когда он пришел, я сказал ему:
— Знаешь, Рефат, я пойду домой, потому что ты из-за меня можешь пострадать и меня не выручишь.
Он меня не пускал, но я сказал, что все-таки я пойду домой. Я только попросил его, чтобы он шел позади меня, в случае, если меня схватят, чтобы он мог сообщить моей семье о моей судьбе.
Так мы пошли с ним по внешней улице, я впереди, он сзади шагов на двадцать. Дорогой нас никто не задержал, и мы дошли благополучно до «толкучки», свернули на Севастопольскую. Там, на углу Фонтанной, я увидел — висел один повешенный с надписью «За скрытие жида». Я благополучно дошел домой (Советский переулок, 10). Рефат хотел зайти, но я ему сказал, чтобы он не заходил, может быть, кто из соседей увидит. Он вернулся. Я пришел в дом и стал с женой советоваться, что делать дальше.
Я шел спокойно, но каждый переулок мне казался засадой. Я не боялся, что меня убьют, но впечатление от висельников осталось тяжелое. По улицам народ бегал, не смотрели друг на друга. Чувствовалась растерянность, это было тяжело видеть.
Жена мне сказала, что в течение этих двух дней, что я не был дома, она сделала разведку через одну русскую женщину, которая
Разговаривая с женой, я вспомнил, что хозяин дома когда уезжал, то сказал мне, что в доме есть двойная стена, выходящая к соседям рядом, потолок общий, примыкает непосредственно к соседской стене, если будет нужно что-либо спрятать, вещи или продукты, то можно туда спрятать, там сухо и все сохранится. Это две фундаментальные стены и между ними сухое место, где можно сохранить и никто не догадается, но для этого нужно прорубить фундаментальную стену в конце дома и можно пролезть в пустое место между соседями и нами.
Когда эта мысль пришла мне в голову, я сказал жене, и мы решили посмотреть, что это за место. Дождалась вечера, то есть четырех часов, когда по разговору на улице мы догадались, что уже пошли патрули, значит, четыре часа и всякое хождение по улицам прекращается. Мы прорубили стенку, там оказался узкий проход, лежать было нельзя, только сидеть и стоять. Жена втолкнула мне туда перинку, в бутыль налила воды, я туда залез, меня замуровали, жена замазала стенку, побелила на чердаке (мы пробрались туда через чердачный ход). Потом жена слезла вниз, и мы с ней договорились что она будет стучать в стену, чтобы я указал ей место в стене. Я стучал, и в полуметре от потолка она пробила дырку, чтобы можно было переговариваться. Вырубила кусочек дерева, обмазала его глиной и затыкала эту дырку после разговора. Между стенками я взял с собой лом, топорик, и, когда не видела жена, я взял бритву. Я решил, что живым оттуда не выйду, чем сдаваться — лучше умереть. Так начался день. Там было темно, я постучал, она открыла отверстие, я говорю:
— Утро, а у меня темно.
Я пробуравил отверстие шириной в большой палец, и луч света ударил прямо в стенку. Жена спросила: «Ну, как тебе?» Я сказал, что мне хорошо, я выспался.
Часов в десять утра залаяла собака во дворе, я глухо услышал топот ног. Оказалось, что пришли из полиции русские. Сделали повальный обыск, искали, где муж. Жена сказала, что муж ушел давно. Он ушел, а через часа два пришли и забрали жену и дочь. Я этого ничего не знал.
Мы с женой условились. Рядом с этой стенкой была темная комната, в которую ход был из сарая, в комнате висел рукомойник. Мы уговорились, что если ее будут забирать, то она придет туда и будет стучать рукомойником, закричит «Верочка, собирайся, пойдем». Но этого она не успела сделать, когда пришли первый раз. Когда же пришли через два часа за ними, она пришла в темную комнату и стала стучать рукомойником и кричит: «Верочка, собирайся, пойдем!». Я все понял, их забрали часа в два дня. Я решил, что раз их забрали, значит — все. Жена моя русская. Можно себе представить мое состояние. Но выбраться оттуда я не решился. По узкой полоске света я наблюдал, что наступает конец дня, и часа в четыре свет совершенно пропадал, я понял, что наступает ночь. Патрули кругом громко разговаривают, собака принялась жутко выть, ведь во дворе никого не осталось, я в эту ночь чуть было не рехнулся, но все-таки решил еще подождать. Думаю, если утром не вернутся, то надо кончать. Выбраться я все-таки решил. Но день этот переждал, смотрю — луч света уходит, а никого нет. Не знаю, чем объяснить, но я все-таки переждал еще ночь. Это уже была вторая ночь без семьи. Собака эту ночь так выла, что нельзя было места найти. Тут самому не знаешь куда деваться, а еще собака воет. Свет у меня появился не раньше девяти часов утра.
В бутыли у меня было литров шесть воды. Во рту все высыхало, воду пил, а есть не хотелось, даже о еде и не думал. Первый день ел, когда семья была тут, а когда уже их забрали, то только пил.
Стал ждать, думаю: ну, если сегодня не придут, значит, все. Решил твердо кончать это дело, что же жить без семьи?
Часа в два дня слышу: собака залаяла, хлопнула калитка быстро. Я решил, что наша знакомая русская женщина имела ключ и она пришла проведать меня, она знала, что я там нахожусь. Рядом со мной был большой сарай, слышу: дверь отворяется в сарай — а в сарай ход знала только одна жена. Она через сарай пробежала и вскочила в темную комнату и стала кричать: «Илюша!»