Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества

Брегман Рутгер

Представьте на минуту, что в продаже появляется новый препарат. Он вызывает мгновенное привыкание, и вскоре на него подсаживаются абсолютно все. Исследовав действующее вещество, ученые приходят к выводу, что оно вызывает «ошибочное восприятие риска, повышенную тревожность, снижение настроения» и приводит к «выученной беспомощности, агрессии, недоверию к окружающим и снижению чувствительности» [48] .

Стали бы мы использовать такой препарат? Сделали бы его доступным для детей? Получил бы он официальную регистрацию? На все эти вопросы ответ один: да. То, о чем я говорю, уже можно отнести к самым сильнодействующим наркотикам в истории. Мы прибегаем к нему ежедневно, на него выделяются огромные средства и его активно распространяют среди наших детей.

48

Jodie Jackson, ‘Publishing the Positive. Exploring the Motivations for and the Consequences of Reading Solutions-focused Journalism’, constructivejournalism.org (Fall 2016).

Этот

наркотик – новости.

Когда я рос, считалось, что новости полезны для общего развития. Любой неравнодушный гражданин обязан читать газеты и смотреть по телевизору вечерние выпуски новостей. Чем пристальнее мы следим за новостями, тем больше мы знаем о происходящем вокруг и тем здоровее наша демократия. Так до сих пор думают многие родители, которые и детей воспитывают соответственно. А вот ученые приходят совсем к другим выводам. Десятки исследований указывают на то, что новости представляют угрозу для психического здоровья [49] .

49

См., например, Wendy M. Johnston and Graham C. L. Davey, ‘The psychological impact of negative TV news bulletins: The catastrophizing of personal worries’, British Journal of Psychology (13 April 2011).

Первым этой темой еще в 1990-е годы заинтересовался Джордж Гербнер (1919–2005). Ему же принадлежит термин, которым называют этот феномен: синдром злого мира. Его клинические проявления – цинизм, мизантропия и пессимизм. Те, кто пристально следит за новостями, более склонны соглашаться с утверждениями вроде «большинство людей заботятся только о себе». Они чаще верят, что мы, обычные люди, не способны изменить мир к лучшему. И они куда больше подвержены стрессу и депрессии.

Несколько лет назад жителям тридцати стран был задан простой вопрос: «Как вы считаете, мир в целом становится лучше, остается прежним или становится хуже?» В каждой стране – от России до Канады и от Мексики до Венгрии – подавляющее большинство опрошенных ответили, что мир вокруг становится только хуже [50] . На самом деле это не так. За последние несколько десятилетий резко уменьшилось число людей, живущих в условиях крайней нищеты, и жертв военных конфликтов, сократилась детская смертность, упал уровень преступности, стало меньше случаев эксплуатации детского труда, смертей от стихийных бедствий и авиакатастроф. Мы живем в самое богатое, безопасное и благополучное время в истории человечества.

50

Hans Rosling, Factfulness (London, 2018), p. 50.

Почему мы об этом не знаем? Потому что в новостях нам рассказывают о редких событиях: чем исключительнее происшествие – атака террористов, вооруженное восстание, стихийное бедствие, – тем выше его новостная ценность. В медиа не бывает заголовков вроде «Число людей, живущих за гранью нищеты, за день сократилось на 137 тысяч», хотя об этом можно было бы сообщать каждый день на протяжении последних двадцати пяти лет [51] . По телевизору вам не покажут журналиста, который начнет репортаж словами: «Я нахожусь в абсолютной глуши, где до сих пор нет никаких признаков войны».

51

Chris Weller, ‘A top economist just put the fight against poverty in stunning perspective’, Business Insider (17 October 2017).

Пару лет назад группа нидерландских социологов проанализировала то, как СМИ освещают авиакатастрофы. В период с 1991 по 2005 год количество авиапроисшествий неуклонно снижалось, а интерес журналистов к этой теме с той же интенсивностью возрастал. Неудивительно, что теми же темпами увеличивалось и число людей, которые боялись летать на все более надежных самолетах [52] .

В другом исследовании ученые собрали и проанализировали базу данных из четырех миллионов новостных статей и заметок на тему иммиграции, преступности и терроризма, чтобы установить наличие или отсутствие

взаимосвязи между происходящими событиями и частотой упоминания о них в СМИ. Они выяснили, что в периоды снижения притока иммигрантов и уровня преступности СМИ уделяют этим темам больше внимания. «Таким образом, – заключили ученые, – если и существует зависимость между реальными фактами и новостными сюжетами, то разве что обратная» [53] .

52

Toni van der Meer et al., ‘Mediatization and the Disproportionate Attention to Negative News. The case of airplane crashes’, Journalism Studies (16 January 2018).

53

Laura Jacobs et al., ‘Back to Reality: The Complex Relationship Between Patterns in Immigration News Coverage and Real-World Developments in Dutch and Flemish Newspapers (1999–2015)’, Mass Communication and Society (20 March 2018).

Разумеется, под новостями я не подразумеваю журналистику как таковую. Многие жанры журналистики помогают нам лучше понять окружающий мир. Другое дело – новости, в которых нам рассказывают о недавних сенсационных событиях. Это самый популярный жанр. Восемь из десяти совершеннолетних жителей западных стран смотрят, слушают или читают новости каждый день. В среднем мы тратим на это по часу в день. За всю жизнь на потребление новостей уходит в сумме около трех лет [54] .

54

Nic Newman (ed.), Reuters Institute Digital News Report. Tracking the Future of News (2012). См. также Rob Wijnberg, ‘The problem with real news – and what we can do about it’, Medium.com (12 September 2018).

Почему нас, людей, так тянет к мрачным и «чернушным» новостям? На то есть две причины. Первая – это то, что психологи называют склонностью к негативу: мы склонны уделять больше внимания плохому, чем хорошему. В те времена, когда мы жили охотой и собирательством, страх перед пауком или змеей был нам жизненно необходим. Уж лучше испугаться сто лишних раз, чем не испугаться один раз, когда это нужно для спасения жизни. Осторожные выживали, беспечные храбрецы – нет.

Вторая причина – эвристика доступности: склонность считать более вероятным и распространенным то, что нам проще вспомнить. Наше представление о мире полностью искажено тем фактом, что нас ежедневно засыпают жуткими историями об авиакатастрофах, похищениях детей и зверствах террористов. Как сухо заметил Нассим Талеб, «мы недостаточно рациональны, чтобы иметь дело с прессой» [55] .

55

Цит. по: Michael Bond, ‘How to keep your head in scary situations’, New Scientist (27 August 2008).

В цифровой век новости, которыми кормят нас СМИ, становятся все жестче и все сильнее будоражат наше воображение. В прежние времена журналисты мало что знали о своей аудитории и писали для широких масс. А сегодня Facebook, Twitter и Google знают о вас очень многое. Они знают, что вас интересует, что шокирует и пугает, что заставляет переходить по ссылкам. Они умеют привлекать ваше внимание и удерживать его, чтобы затем выдать вам максимально выгодную для них персонализированную рекламу.

Все это безумие – не что иное, как атака на рутину и обыденность. Будем честны: жизнь большинства из нас довольно предсказуема. Это неплохо, но скучновато. Мы предпочитаем иметь в соседях милых заурядных людей, живущих скучной жизнью (и большинство соседей действительно отвечают этому требованию), но скука – это не то, что привлекает внимание. Скука не продает рекламу. Поэтому Кремниевая долина продолжает придумывать для нас все более сенсационные заголовки, прекрасно понимая, что, как сказал один хороший швейцарский автор, «новости для ума – как сахар для тела» [56] .

56

Rolf Dobelli, ‘Avoid News. Towards a Healthy News Diet’, dobelli.com (August 2010).