Homo Гитлер: психограмма диктатора

Кох-Хиллебрехт Манфред

Развязал ли Гитлер вторую мировую войну, если бы вместо Чемберлена с зонтиком его взору предстала бычья фигура Черчилля? Британское правительство, за время ведения колониальных войн научившееся вести дела с примитивными дикарями, планировало подкрепить направленное Чемберленом Гитлеру письменное предупреждение зрительным эффектом — эту депешу фюреру должен был вручить начальник Генерального штаба генерал Айронсайд в полной парадной форме. Однако 23 августа 1939 года это письмо было передано Гитлеру послом Гендерсоном, который не произвел на фюрера ни малейшего впечатления.

Адольф Гитлер сам был склонен использовать подобные методы давления на партнеров по переговорам. 5 февраля 1938 года он пригласил в Бергхоф

австрийского канцлера Курта фон Шушнига, чтобы заставить его ввести в правительство национал-социалистов и тем самым подготовить аншлюс. Перед началом переговоров фюрер решил испугать Шушнига, для чего вызвал в Оберзальцберг в качестве статистов несколько генералов, которые выглядели наиболее грозно и воинственно. Позднее Гитлер хвастался: «Я посадил в приемную двух моих наиболее свирепо выглядевших генералов — Шперле и Рейхенау, и провел через нее фон Шушнига».[63]

Историки и философы в течение долгого времени спорят о внезапных и малообъяснимых поворотах всемирной истории. Причиной одного из таких зигзагов, который сделал возможным заключение пакта Молотова-Риббентропа, нападение Гитлера на Польшу и начало второй мировой войны, стало беглое физиогномическое впечатление. Эйдетизм превратился в один из факторов всемирной истории. В марте 1940 года Геббельс присутствовал при просмотре Гитлером фильма про главного идеологического врага Германии большевика Сталина. К удивлению рейхсминистра пропаганды, фюрер не выказал какого-либо отвращения к своему советскому коллеге-диктатору, которого до этого ни разу не видел на экране. Зрительное же впечатление оказалось более чем непредсказуемым: Сталин очень понравился Гитлеру. После этого Геббельс записал в своем дневнике: «Фюрер увидел Сталина на экране, и он произвел исключительно приятное впечатление. Положено начало русско-германской коалиции».

У читателя может перехватить дыхание. Беглое зрительное впечатление от просмотра фильма потеснило на задний план все политические соображения. В принципе, нет ничего удивительного в симпатии Гитлера к Сталину. Фюрер постоянно возвращался к вопросу о том, следует ли ему встретиться с большевистским диктатором лично. Он отправил Муссолини весьма объемное письмо, в котором разъяснил союзнику, что при Сталине Советский Союз развивается в сторону обычной военной диктатуры, с которой можно будет иметь дело. В застольных беседах он даже назвал Сталина гением. 11 апреля 1942 года фюрер сравнил грузина с Карлом Великим: «Даже если в прошлом Сталин применил к русскому народу методы, которые использовал по отношению к немцам Карл Великий, то, учитывая тогдашний культурный уровень русских, его нельзя винить за это». Более того, иногда Гитлер идентифицировал себя со Сталиным: «Сталин также вынужден был бы перейти за рамки разумного, если бы ему нужно было сплотить русских в единую карательную государственную систему…»

Одноразовое зрительное впечатление настолько сильно врезалось в мозг Гитлера, что становилось своего рода точкой кристаллизации при интерпретации происходящего. Во французской опере этот особый вид возбуждения называется «ударом молнии». Герой только один единственный раз видит свою будущую возлюбленную, и это меняет всю его жизнь. Причем раздражителем может стать даже образ на картине, как это произошло в опере Моцарта «Волшебная флейта». «Эта картина меня околдовала», — поет Тамино, взглянув на портрет Анхиб и сразу же влюбившись в нее, что имело для молодого человека весьма драматические последствия.

В одной из своих речей, произнесенных в марте 1927 года, Адольф Гитлер рассказал о зрелище, которое произвело на него сильнейшее впечатление: «В 1919 году я увидел, как везли пленных американских солдат, и у меня защемило сердце. Эти голубоглазые светловолосые парни были сыновьями бывших немецких крестьян. Теперь они стали нашими врагами». Впечатления от

этой мимолетной сцены легли в основу сделанной Гитлером общей оценки Америки. Он решил, что она является «краеугольным камнем белой расы», созданным благодаря образцовой эмиграционной политике, где будет создано ядро северной расы «небывалого ранее уровня». В речи, произнесенной 30 ноября 1929 года, фюрер вернулся к этой теме: «Если вы сегодня приедете в США, то сможете увидеть большие территории, заселенные высокими людьми с хорошей кровью. В течение столетия мы посылали туда лучший человеческий материал. В результате сегодня же наблюдаем, как Соединенные Штаты превращаются в опасность для остального мира не столько из-за своего огромного стомиллионного населения, сколько из-за расовой ценности этих ста миллионов».[64]

В память Гитлера впечатались зрительные образы всех наций: «Чехов нельзя причислять к славянам. Чтобы понять это, достаточно не брить чеха некоторое время, и кончики его усов начнут загибаться, что является доказательством монгольского происхождения этого народа». В застольных беседах Гитлер описал баронессу фон Абегг, прибегнув к сравнению ее с животными: «Истинный скорпион: льняные волосы, голубые глаза, клыки по меньшей мере в полтора раза длиннее нормальных зубов, чистейший английский тип! Я с радостью полез бы в гору в одной связке с баронессой. Кроме того, она очень рассудительна: прекрасный образец для фрау Брукманн! Она объездила весь мир. Баронесса знает только два состояния души и тела: сперва полная опустошенность, когда она как паук-крестовик лежит на веранде и все суетятся вокруг, чтобы услужить ей;

затем внезапно просыпается ее вторая сущность, разрушающая сложившееся впечатление о ее лености. Баронесса носится вверх и вниз с поразительной быстротой. Нет ничего удивительного, что ее муж прыгнул в Кенигзее».

Острота его физиогномического восприятия проявилась и во время визита в Италию. «За столом вновь были только шумные придворные льстецы, хотя я с удовольствием бы познакомился с маршалами. Точно так же и на параде в Риме: впереди поток выцветших старых перепелов — сзади скромно стоят генералы! — усушенные глубоко декольтированные дамы с распятием между дряблых грудей».

Адольф Гитлер не переносил определенные типы людей. В застольных беседах 31 января 1942 года он описал «отвратительный итальянский тип».[65] Генерал Кребс рассказывал о «просто звериной жестокости», с которой фюрер делил людей на две категории: тех, кому он доверял, и тех, кому не верил.[66] Гитлеру достаточно было беглого интуитивного впечатления, чтобы заявить: «Этот парень мне не нравится». Причем он никогда не объяснял, почему. Министр финансов Шверин фон Крозигк заметил, что «фюрер стремился сразу же определить свое отношение к человеку. С первого же взгляда возникала симпатия или антипатия».[67]

Адольф Гитлер прекрасно осознавал свои выдающиеся способности и целенаправленно их использовал. Профессор медицины фон Хассельбах, личный врач Гитлера, писал: «Фюрер постоянно утверждал, что одной из его главных способностей является хорошее знание людей, на которое он всегда может положиться. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы определить, является ли человек в умственном отношении ребенком и как его можно использовать наилучшим образом».[68]

Эта примитивная форма восприятия действительности могла стать одной из причин радикального антисемитизма фюрера. В книге «Майн кампф» Адольф Гитлер писал: «В Линце евреев было немного», — и только в Вене он испытал настоящий шок, встретив их «в длинных кафтанах с черными патлами». «Совершенно очевидно, что внешний вид евреев вызвал у Гитлера отвращение. Для него они олицетворяли собой объект ненависта, были символом дегенерации, грязи и сифилиса. Это была чума, причем духовная чума, страшнее, чем "черная смерть", которой был заражен его народ».[69]