Хор мальчиков
Шрифт:
— Какие, однако, ты помнишь подробности!
Удивление вышло наигранным, и Дмитрий Алексеевич осёкся, оттого что, оказывается, помнил и сам, как старшеклассники, ещё недавно довольные бумазейными курточками, а то и донашивавшие отцовские вещи, вдруг стали обращать внимание на одежду других и даже стараться хотя бы в чём-то уподобиться стилягам; нарядиться одновременно и в светлый пиджак, и в брусничную, с белой строчечкой, рубашку, и в башмаки на толстенном каучуке не удавалось никому, зато почти все обзавелись отчаянными белыми галстуками (пусть и не с американскими обезьянами, а всё ж — с китайскими драконами) из магазина в Столешниковом переулке. Теперь они уже замечали, что многие учителя,
— Зитта! — причмокнув, вспомнил Распопов её прозвище.
— Она жива ль, не знаешь?
— Ты что-то слышал?
— Нет, к счастью. Просто мы с тобой дожили до таких лет, когда все, кто старше нас, относятся к группе риска. А Зитта — она старше лет на десять или пятнадцать. Тогда была — вдвое. Теперь и мы… Только приехав, я хотел сразу обзвонить кое-кого из ребят — и, веришь ли, побоялся: а вдруг с человеком что-то случилось? Я кое-как связывался весь год с одним лишь Вечесловым — вот у него и выспросил, всё ли со всеми ль в порядке. О Зитте же сейчас просто пришлось к слову: её муж был каким-то спортивным функционером, и ты мог его знать.
— Был да сплыл?.. Нет, я не встречал такого. У нас слишком много народу — и все играют во что-то, да не вместе, а одни — в городки, другие — в шахматы…
— Тогда уж — в карты? И кстати, вернёмся же к ним, наконец: насколько я понял, вы обсудили всем классом…
— …и, заметь, осудили. Не обессудь. Смотри, вот и срифмовал ось…
Каламбура Свешников не оценил, а только задумался. Не могло же случиться так, что хорошие знакомые, уйма народу, узнав о его трудностях, лишь посокрушались — и разошлись. Распопов сказал «осудили», — и Дмитрий Алексеевич, в первую минуту встревожившись, именно от этого слова и стал понемногу успокаиваться и всё пытался принизить в уме прошедшее собрание, равняя его с наивной комсомольской игрою из книжек, вроде суда над Евгением Онегиным. Тем не менее Свешников ожидал абсурдных осложнений, подозревая, что одноклассники почувствовали: он — не наш; они могли понимать его, сочувствовать или завидовать, но — наблюдая уже со стороны, оттого что воспоминания больше не получалось соотнести с действительностью.
— Разве — судили? Как это? И как же они — вы — могли судить меня в моё отсутствие? — возмутился Дмитрий Алексеевич. — Не зная подоплёки?
— Знай я её раньше — вообще не связывался бы…
— Что, теперь уже — поздно? — с надеждою поинтересовался Свешников.
— Нам поначалу даже интересней было — без тебя, потому что пришлось кое-что присочинить, пофантазировать, пока окончательно не раскололся Денис, да всё равно — поговорили и разошлись, а вот мне поручили продолжить.
— С какой стати — тебе?
— Я сам намекнул… С той стати, что без меня пришлось бы тебе отбывать на свою Неметчину несолоно хлебавши. Ты всё секретничал, а надо было бы довериться. Всё равно сейчас о твоём деле я знаю уже больше тебя.
— Вижу, ребята поупражнялись в остротах в мой адрес.
— Я бы не стал так говорить, — посерьёзнел Распопов. — Они справедливо решили, что ты повёл себя до безобразия безрассудно, как мальчишка.
— И были правы.
— Так какого лешего ты ломаешь комедию?
— Я ещё не укрепился в подозрениях.
— Какой же ты дурак! — всплеснул руками Распопов. — Только что-то заподозрил — и уже примчался в Москву — для того, по сути, чтобы за свой счёт подыграть начинающим мошенникам. А ещё — чтобы отстоять свой глупый принцип, рискуя при этом головой. Ах, какая
— Разве понял — ты?
— Не понял, а знал, допустим, с первого дня и пытался исподволь тебе внушить… Теперь же, благодаря чистой случайности, узнал ещё и другое… Не улыбайся, мне и в самом деле помог случай. Да, да, поверь, очень многое начинается с невероятных происшествий. Живёт человек, живёт, а потом откуда ни возьмись — приключение. У него с перепугу мысль раз — и скакнёт в неожиданную сторону. Наверно, можно найти много примеров того, как из-за пустяка…
— Рушились империи?
— Смейся, смейся, только ведь — и рушились. Ну у нас-то сегодня вышло до смешного просто — оттого что угораздило же твоего пасынка поселиться не так уж далеко от нашей школы. Вспомни, мальчишками мы считали, что весь район принадлежит нам.
— Проходные дворы…
— Да уж, никто не знал их лучше. Дело, правда, не во входах и выходах, а в том, что люди знали друг друга. И нас знали. И — мы. И я до сих пор в курсе, кто в нашей округе с кем, когда и как. Вдобавок, ещё и сегодня можно о ком-то порасспрашивать старожилов, что я и сделал — правда, не нарочно. Просто в моём бывшем дворе старики (ах да, мы и сами — пенсионеры), так вот, старики забивали козла, я подсел к ним, ну и пошло, слово за слово, и вот тут, смотрю, стало проступать что-то знакомое. Я, правда, не сразу врубился… А когда всё сошлось, сам себе не поверил: случайно — и такая удача! Не знаю уж, с кем поначалу играл твой парень, наверно — с однокурсниками, в общежитии, да только потом кто-то свёл его с компанией из нашего квартала. Вот тебе и случай. Кстати, как говорится в кино, я свои источники информации не раскрываю, да они тебе и ни к чему. Главное, живи твой Алик в другом районе, я бы не нашёл, что делать.
— Ты знаешь этих ребят поимённо? — насторожился Дмитрий Алексеевич.
— Главное — чтобы они меня знали. Шутка. В действительности же… Да, мне показали, с кем и когда играл твой Алик и кто кому проигрывал. Есть там такой Минула… Подробности неинтересны, а для тебя важно вот что: играют в этой компании скучно, робко и хотя жульничают, естественно, а крупной игры всё-таки избегают. Твой герой и вправду проигрался, да оказалось, что речь идёт о суммах вовсе не астрономических, а сравнимых, скажем, с зарплатой инженера. Тоже, конечно, деньги, но — всякий может пережить.
«Из-за этого уже не убьют», — неуверенно предположил Дмитрий Алексеевич; ему необходимо было произнести это про себя раньше, чем произнёс другое, что убивают и за меньшее и что он ещё не знает, какие доказательства добыл Распопов — и добыл ли. Так же, как ему подозрителен был проигрыш пасынка, так теперь стала подозрительной быстрота, с какою одноклассник докопался до сути. «Раиса, однако, теряет квалификацию, — продолжил он про себя. — До сих пор она продумывала свои пакости куда тщательнее, так что было не подкопаться, а тут ей не пришло в голову, что надёжнее было бы сочинить историю с начала до конца (и тогда — поди проверь), чем подправлять известные факты. — И ещё раз повторил понравившееся: — уже не убьют», — имея теперь в виду не Алика, как поначалу, а одного себя.
— Парень ждёт от меня большего взноса. Да ты знаешь, — неуверенно выговорил он.
— Пошли его подальше, — с презрительной миной посоветовал Распопов, — и он, я же тебе сказал, легко это переживёт. Но… но есть одно примечание: компания, о которой я сказал, не просто картёжная, но и блатная, это я верно знаю. И много или мало, но Алик всё-таки им должен. Если кто-то из них прознает о твоих телодвижениях… Словом, будь осторожен. И к себе в дом не пускай.
— Я будто бы пообещал ему что-то дать.