Хороните своих мертвецов
Шрифт:
– Вовсе нет. Сомневаюсь, что кто-то это заметил.
– Ты заметила.
– Верно. Но я очень хитра. – Улыбка исчезла с ее лица, и она подалась вперед. – Не беспокойся, я уверена, больше это никому не показалось странным. Но ты задавала очень необычные вопросы. Почему ты говорила о Жане Ги, об Оливье и всей этой истории?
Клара задумалась. Она не ожидала таких вопросов и не приготовила правдоподобной лжи. Глупо с ее стороны. Какие у нее были припасены обманы?
«Я сегодня занята. Мир искусства слишком консервативен, чтобы по достоинству оценить мои работы. Это собака съела,
Но для данного случая у нее ничего не было заготовлено.
– Я думаю, приезд инспектора напомнил мне про Оливье.
– Вранье.
Клара вздохнула. Она уже успела напортачить. Обещание, которое она дала Бовуару, уже было нарушено:
– Ты никому не должна ничего говорить.
– Не скажу.
И Клара поверила Мирне, но, с другой стороны, Бовуар поверил ей. Ну что ж, это была его ошибка.
– Инспектор Бовуар приехал не поправляться после ранения. Он приехал, чтобы неофициально заново открыть дело Оливье.
Мирна улыбнулась:
– Я так и думала. Единственное другое объяснение предполагало, что у тебя съехала крыша.
– И ты сомневалась, что из двух верно?
– Трудно сказать. – Глаза Мирны сверкали. – Это самая хорошая новость последнего времени. Значит, они думают, что Оливье, может быть, и не убивал Отшельника? Но тогда кто?
– В этом-то и вопрос. Похоже, круг подозреваемых сводится к Рору, Хэвоку, Марку, Винсенту или Старику Мюндену. И должна тебе заметить, что Жена сказала очень странную вещь об убийстве.
– Это верно, – кивнула Мирна, – но…
– Но если бы она или Старик Мюнден и в самом деле были в этом замешаны, она бы этого никогда не сказала. Она бы помалкивала.
– Вот вы где.
Две женщины виновато вздрогнули. В дверях, соединяющих книжную лавку и бистро, стоял инспектор Бовуар.
– Я вас искал. – Он смерил их хмурым взглядом. – О чем вы тут говорили?
В отличие от Гамаша, который умел вести допрос так, что допрашиваемому могло показаться, будто это светский разговор, Бовуар мог подать обмен любезностями так, что они выглядели как обвинения.
Впрочем, обе женщины знали, что в данном случае у него были для этого основания.
– Чаю? – предложила Мирна и принялась за дело: налила чай в чашку, потом долила воды в заварной чайник на плите, положила туда еще один пакетик.
Клара тем временем старалась не встречаться взглядом с инспектором Бовуаром, который сел рядом и недовольно посмотрел на нее.
«Это собака съела, собака».
– Я все рассказала Мирне. – Клара помолчала. – Это Рут виновата.
– Всё? – вполголоса спросил Бовуар.
– Значит, насколько я понимаю, среди нас все еще бродит убийца, – сказала Мирна.
Она поставила кружку перед Бовуаром и села.
– Почти что так, – сказала Клара.
Бовуар покачал головой. Что ж, неожиданного в этом ничего не было, как, вероятно, и ничего плохого. Мирна в прошлом помогала шефу, и хотя у Бовуара прежде никогда не возникало желания просить местных жителей о помощи, он подозревал, что они могут быть полезны. А теперь у него уже не оставалось выбора.
– Ну
– Я бы хотела узнать кое-что. Вам удалось найти что-то новое?
Он рассказал им о разговоре с Гамашем и о том, что удалось узнать шефу в Квебек-Сити о семье Старика Мюндена и Кароль Жильбер.
– Волошин? – повторила Клара. – Воо?
– Возможно, – кивнул Бовуар.
– В гостинице и спа-салоне много старинных вещей, – заметила Мирна. – Они не могли купить их на рю Нотр-Дам?
– В том же магазине, где Оливье продавал вещи Отшельника? – спросил Бовуар. – Вы думаете, если они заходили туда, то могли узнать некоторые из вещей Оливье?
– Именно, – сказала Мирна. – Кароль Жильбер оставалось только спросить у хозяина магазина, как к нему попали эти вещи. А он указал ей на Оливье и Три Сосны. И вуаля.
– Не складывается.
– Все прекрасно складывается, – сказала Клара.
– Вы подумайте, – обратился к ней Бовуар. – Оливье продавал эти вещицы антиквару много лет назад. Если Кароль Жильбер их обнаружила, то зачем почти на десять лет откладывать покупку старого дома Хадли?
Все трое задумались. Клара и Мирна стали предлагать другие теории, но Бовуар оставался погруженным в собственные мысли.
Он думал об именах. О семьях. О терпении.
Арман Гамаш отогнул рукав куртки, чтобы посмотреть на часы.
Четверть второго. Рановато – заседание еще не началось. Он уронил руку, обхватил сумку, защищая ее.
Он не пошел прямо в «Шато-Фронтенак», а решил пройтись по Дюфферен-террас, длинному деревянному настилу, который шел вдоль отеля и заканчивался площадкой, откуда открывался вид на реку Святого Лаврентия. Летом здесь стояли тележки с мороженым, играли музыканты, в беседках отдыхали люди. Зимой лютый влажный ветер носился по реке, набрасывался на прохожих. У людей от этого ветра перехватывало дыхание, чуть кожа не слезала с лица. И все же люди ходили по этим мосткам – настолько захватывающим был открывающийся с них вид.
Было там и еще одно зрелище. La glissade. Ледяная горка. Ее, возвышающуюся над мостками, каждый год отстраивали заново. Гамаш завернул за угол «Шато», и ветер ударил ему в лицо. Из глаз потекли слезы, которые тут же замерзали на щеках. Впереди на средней части мостков он видел горку в три полосы для съезда и ступеньки, вырезанные в снегу для подъема.
Даже в такой морозный день детишки тащили свои санки наверх. Да что там говорить, чем холоднее, тем лучше: лед будет гладкий и санки стрелой помчатся по крутому склону и далеко-далеко по пологой дорожке. Некоторые санки мчались так быстро и так далеко, что прохожим приходилось отпрыгивать в сторону. Гамаш увидел, что на горку поднимаются не только дети, но и взрослые. Заметил несколько молодых пар. Прекрасный повод обняться покрепче, как в какой-нибудь кинострашилке, и он отчетливо помнил, как в самом начале их отношений пришел на ледяную горку с Рейн-Мари. Они забирались наверх, таща за собой длинные санки, потом ждали своей очереди. Гамаш смертельно боялся высоты, но делал вид, что ему это нипочем, выставляя себя храбрецом перед девушкой, которая раз и навсегда похитила его сердце.