Хороните своих мертвецов
Шрифт:
«Ты хочешь, чтобы я села спереди?» – спросила она, глядя на людей, которые усаживались в санки и мчались вниз.
Он посмотрел на нее, собираясь возразить, но тут понял, что это человек, которому не нужно лгать, перед которым не нужно притворяться. С ней он может быть самим собой.
Их санки понеслись к Дюфферен-террас внизу, хотя впечатление было такое, будто они мчатся к реке. Арман Гамаш взвизгнул и обхватил Рейн-Мари. Когда их санки остановились, они с Рейн-Мари смеялись так, что Гамашу показалось, у него
Теперь старший инспектор Гамаш стоял и смотрел на детей, на молодые пары, на пожилого мужчину с женщиной, которые поднимались по узким снежным ступенькам, а потом катились вниз.
Его несколько утешило, что эти двое тоже визжали. И смеялись.
Внезапно он услышал другой крик, доносившийся не с ледяной горки, а снизу, с реки.
Он не один обратил внимание на этот крик. Несколько человек бросились к перилам. Гамаш тоже подошел и не удивился, когда увидел команды лодочников, тренирующихся на льду. До воскресных гонок оставалось два дня.
– И-и раз, и-и раз, – доносились слова команды.
На реке были три лодки, но голос раздавался один, громкий и четкий.
– Левый р-раз, левый р-раз. – Английский голос.
Гамаш прищурился, но не смог разглядеть, с какой лодки доносится этот голос. И узнать его он тоже не сумел. Но это был не Том Хэнкок. И вряд ли Кен Хэслам. На мостках стояла подзорная труба, и хотя она замерзла не меньше Гамаша, он все же сунул монетку в щель и навел трубу на реку.
Не первая лодка.
И не вторая: он видел, как движется рот загребного, но слов его не слышал.
Гамаш направил трубу на самую дальнюю лодку. Нет, этого не могло быть. Слишком уж далеко. Неужели голос способен преодолевать такое расстояние?
Лодка была на середине реки, шестеро человек сидели на веслах. Грести разрешалось разными способами, кроме того, лодку можно было тащить по льду. Эта команда двигалась по открытой воде, направляясь вверх по течению к плавучим льдинам.
– И раз, и раз, – снова донеслись до Гамаша слова команды.
И теперь, когда лодочники двигались вперед, но сидели лицом назад, Гамаш увидел, кто это.
Он смотрел в окуляр, не решаясь прикоснуться к его металлу – кожа могла примерзнуть.
Громогласный, чистый голос принадлежал Кену Хэсламу.
Возвращаясь в «Шато», Гамаш думал об этом. Почему этот человек всю жизнь в любых обстоятельствах разговаривает шепотом, хотя на самом деле способен громко кричать?
Громче, чем кто-либо другой. Голос его звучал пронзительно.
Может быть, Хэслам был удивлен не меньше Гамаша? Может быть, Хэслам в свои шестьдесят восемь лет обрел голос на льду реки, делая то, на что мало кто отважился бы?
Оказаться в тепле всегда облегчение, в особенности
Войдя в бар «Сен-Лоран», он остановился. Перед ним были круговая стойка бара, круглые столики, громадные окна. В двух каминах пылал огонь.
Но его ждали не здесь.
Посмотрев направо, Гамаш с удивлением увидел дверь, которую не замечал прежде. Открыв ее, он вошел в светлую просторную комнату, напоминающую солярий. Здесь тоже горел огонь в камине.
Когда он вошел, говоривший замолчал. К Гамашу повернулось двенадцать лиц. Все мужчины, пожилые, седоволосые. Они сидели на удобных диванах с обивкой в цветочек и креслах. Он ожидал увидеть более официальную обстановку – кабинет, длинный стол, трибуну.
Он предполагал, что заседание еще не началось. Его часы показывали 1.25, а Эмиль сказал, что заседание начнется в 1.30, но было ясно, что заседание уже идет полным ходом.
Гамаш посмотрел на Эмиля, и тот улыбнулся, но почти сразу отвел глаза.
– Bonjour, – сказал старший инспектор. – Надеюсь, я не очень вам помешал.
– Вовсе не помешали, – ответил ему Рене Далер, такой же крупный и приветливый, как и в прошлый раз.
Другие тоже встали. Гамаш обошел всех, каждому пожал руку, любезно улыбнулся.
Все были дружелюбны, вежливы, но все же у него создалось впечатление, что в комнате царит какое-то напряжение, словно он вошел во время спора.
– Итак, вы хотели поговорить с нами? – сказал месье Далер, показывая на большое кресло.
– Да. Надеюсь, вас не удивит, что речь пойдет об Огюстене Рено. – Гамаш сел.
Некоторые сочувственно кивнули, другие просто настороженно смотрели на него. Хотя это и не было какое-то тайное общество, но дух таинственности витал над ними.
– Но начать я бы хотел с разговора о Шарле Шиники.
Это вызвало ожидаемую им реакцию. Некоторые выпрямились, другие переглянулись, потом не без раздражения посмотрели на Гамаша.
И снова бразды правления взял в свои руки Рене Далер:
– Простите, месье Гамаш, но вы понимаете, что мы не историческое общество?
– Oui, merci. Я знаю, что вы Общество Шамплейна. – Он сказал это, и что-то прояснилось. Общество Шамплейна. – Но моя история начинается не с Самюэля Шамплейна, не с Огюстена Рено, а где-то между ними. Точнее говоря, в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, с отца Шиники.
– Он был психом, – откликнулся пожилой человек из заднего ряда.
– Значит, вы его знаете, – сказал Гамаш. – Да, для кого-то он был психом, для кого-то – героем. В нашей истории он был кем-то совершенно другим.