Хорошие плохие слова
Шрифт:
– Это граница Канады! Вы едете из Соединённых Штатов Америки! Но там вашу машину не пропускали, я только что с ними связался! Как вы здесь оказались? – несчастного трясло от неразрешимой головоломки, он был на грани помешательства.
– Мы искали улицу Уэст Уайандотт, – снова повторил я. – А на мост проехали вот за этой будкой. Потом мы поняли, что заблудились и развернулись. Мы не знали, что это граница, – сказал я, сохраняя идиотское выражение лица.
Пограничник долго смотрел на дыру за его постом, сквозь которую проехал бы и танк. Было видно, что он анализировал информацию, но что-то в его голове никак не сходилось. Неожиданно он успокоился и посмотрел на нас
– Откройте багажник, – сказал он.
Вереница газетных заголовков снова побежала у меня перед глазами. Мы с Селивановым, теряя равновесие, подошли к багажнику, и я медленно открыл его. Жана-Луи там не было…
– Ух, ёпт! – вырвалось у Селиванова.
– Убирайтесь отсюда! – бросил нам офицер и зашагал в сторону поста. – Stupid Russians! – буркнул он себе под нос.
Мы вернулись к стриптиз-бару с неоновыми девицами на фасаде, где, предположительно, потеряли Жана-Луи, когда пошли есть. Теперь предстояло его найти.
– Это же надо! Вот так взять и просрать карлика! – переживал Селиванов. – Катя теперь подумает, что нам вообще ничего доверить нельзя!
Мы обошли несколько баров, но Жана-Луи нигде не было. Начинало темнеть. На улицах стали появляться проститутки.
– Как думаешь, сколько они тут стоят? Чисто теоретически? – спросил Селиванов. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Наверняка, он уже дома. Они всегда возвращаются домой. Давай уже найдём эту улицу Уэст Уайандотт, – он не пояснил, кто такие «они» и почему они всегда возвращаются.
… Дверь открыла маленькая девушка, видимо, подруга Жана-Луи. А потом на пороге появился и он сам. Нас он поначалу даже не узнал, поэтому пришлось напоминать, кто мы такие.
– А здесь вы зачем? – хмуро спросил Жан-Луи. Выглядел он неважно.
– Твои друзья дали адрес и просили тебя проведать, – соврал Селиванов. – Наш мотель по пути.
– Друзья? Чего это вдруг? Такое первый раз. Ни до кого из них дозвониться не могу. Перепились, как черти. Какие-то дебилы меня сегодня похитили. Наверное, хотели вывезти из страны и продать в какой-нибудь цирк.
– У него паранойя, – вступила в разговор девушка. – Кому ты нужен? Каждый раз придумываешь разные истории!
– Говорю же тебе, очнулся в багажнике машины! Хорошо, что не связали, и я смог открыть его изнутри! Еле ноги унёс!
Мы пожелали Жану-Луи и его подруге спокойной ночи.
Когда мы добрались, наконец, до своего мотеля, позвонила стриптизёрша Катя. Она спросила про Жана-Луи. Я сказал, что всё хорошо, и он давно дома. Катя поинтересовалась, можно ли сделать копию её интервью, чтобы порадовать родителей в Питере. Я пообещал. Уже перед сном решил проверить качество отснятого за день. Дошло дело и до Катиного интервью. Звук записался хорошо. Катя рассказывала про родителей, Питер, Канаду, бойфренда и свою работу. Вот только Селиванов, вместо того, чтобы по моей просьбе снимать лицо Кати, сделал всё наоборот. В кадре была нижняя часть стриптизёрши, на которой отсутствовали трусы. На протяжении всей съёмки оператор делал «наезды» и «отъезды» объективом. Короче, это было интервью с говорящей вагиной. Ругаться с Селивановым сил уже не было. К тому же, он давно спал в своём номере.
Уже в Торонто, накануне вылета, мы набрели на магазин для больших людей. В нём оказались кроссовки 58 размера. Правда, они были выставлены в витрине как реклама. Мы с Селивановым уговорили продать нам их для одного грустного, одинокого великана из России.
Трусы
В детстве отец часто называл меня лодырем и тунеядцем. Он говорил, что из меня ничего не выйдет, потому что я не умею и не люблю трудиться. В школе учусь так себе – на тройки, на дачу в выходные выезжаю без задорного огонька, с «кислой физиономией», и вообще не хожу ни в какие кружки и спортивные секции. Далее, как правило, следовали рассказы о его голодном детстве, пережитой оккупации и бедном студенчестве. Несмотря на всё это, он стал не только человеком, но и директором крупного предприятия.
– Вот ты о чем в жизни мечтаешь? Кем хочешь стать? – строго спрашивал отец, затягиваясь «Герцеговиной Флор», любимыми папиросами Сталина.
– Ну, я хочу стать настоящим человеком, – уклончиво отвечал я.
– А что для тебя значит – стать настоящим человеком?
– Это значит, получить хорошее образование и устроиться на интересную работу.
– А какое образование ты хочешь получить? Кем ты хочешь стать? – снова спрашивал отец, начиная выходить из себя. – Тебе что-нибудь вообще интересно?!
Этого я не знал. Отец безнадежно махал на меня рукой сквозь сизый папиросный дым, и на этом разговор заканчивался.
– Вырастила лодыря, – бубнил он маме на кухне, – целый день шляется со своими друзьями по улице, ничем не интересуется, вот посмотришь, до чего это доведет! Столько кружков, секций всяких вокруг, все дети куда-то ходят, музыкой занимаются, языки изучают, а ему лишь бы гулять! Собаку завел – так даже не занимается ей! Хотя бы дрессировал, что ли!
Пёс, которого я подобрал на улице, был хромой помесью дворняги с овчаркой и дрессироваться не желал. Бегал везде хвостом за мной и моими приятелями. Я назвал его Вулканом, но Вулкан оказался сукой во всех смыслах этого слова и через полгода предательски ощенился (даже не знаю, когда успел, то есть успела залететь). Это послужило мне еще одним укором:
– Мало того, что ты пол собаки не можешь правильно определить, ты за ней даже не следишь! Полная безответственность! – гневно выговаривал мне отец, отправляя пристраивать в «добрые руки» подросших щенков. А я думал, каким образом я должен следить за Вулканкой, которую так и не стал переименовывать.
Однажды, когда отец в очередной раз называл меня лодырем и тунеядцем, я неожиданно для себя заявил, что записался в судомодельный кружок. Вырвалось это случайно, видимо, хотелось хоть чем-то угодить отцу, заслужить одобрения. Новость произвела на отца такое же впечатление, как на японцев, если бы они услышали, что Россия собирается наконец-то отдать им Курильские острова. Отец оторвался от передовицы «Правды» и недоверчиво посмотрел на меня поверх газеты так, что я тут же пожалел о сказанном. Мокрой, холодной толпой побежали противные мурашки снизу вверх по моему позвоночному столбу.
– Это правда? – отец прищурился и длинно затянулся сталинской «Герцеговиной», испепелив папиросу до середины.
– Правда, – как можно спокойнее ответил я и почувствовал, что теряю сознание. О том, что такой кружок существует и даже находится в соседнем дворе, в клубе «Юный техник», я знал. К нам в школу приходил агитировать заниматься там плешивый старик в драповом пальто с каракулевым воротником.
– И почему ты решил заняться судомодельным делом? – отцу нужен был мотив.
– Мне всегда были интересны корабли, – врал я, и ноги мои подкашивались, а в глазах темнело. – Как знать, поступлю потом в Водный институт, буду строить настоящие суда, – такой наглости я и сам от себя не ожидал, но было уже поздно.