«Хороший немец - мертвый немец». Чужая война
Шрифт:
Хопман с удовлетворением кивнул и направился в «штабную избу» — составлять отчет об атаке. Все-таки попытку захватить высоту он предпринял. Теперь можно было с чистой совестью докладывать полковому начальству, что из-за плотного огня противника и больших потерь (пусть не у него самого, а в ротах испытуемых, но это не столь важно) осуществить поставленную задачу до конца не смог. Но, главное, теперь никто не вправе был обвинить его или его людей в плохом исполнении воинских обязанностей. Трупы на поле боя — лучшее доказательство доблести его самого и его подчиненных…
Да,
Если уж армейскому командованию приспичило взять эту проклятую высотку, пусть обеспечивают его соответствующей огневой поддержкой. И лучше всего — танковой. А если нет, то пусть гонят в лобовую атаку испытуемых, все равно им умирать. А хорошие солдаты уж как-нибудь потом атакуют, потихоньку да полегоньку…
С этими приятными мыслями Хопман и принялся за составление доклада, не забывая время от времени прикладываться к бутыли с самогоном — чтобы лучше думалось и писалось. Алкоголь очень способствовал активной мозговой деятельности, это он знал доподлинно. Проверено на себе, причем многократно…
А еще майор был очень доволен тем, что его лейтенант Петер Штауф снова стал таким, каким был до контузии — твердым и решительным. Как он напугал того паршивого биверунге! Тот чуть не обделался от страха. Любо-дорого посмотреть. Вот так и должен вести себя настоящий боевой немецкий офицер, гордость Рейха и любимец фюрера…
Глава 16
На следующее утро атака биверунге повторилась. Дисциплина и страх (в виде майора Биргера и гуптмана Шуверта, которые исполнили-таки свое обещание и появились с автоматами на поле боя) погнали бедных испытуемых вперед. Макс, сидя в траншее, в который раз наблюдал за ходом атаки.
Вначале все шло так, как и вчера: выползли танки, постреляли, пошла пехота. С холма по ней открыли артиллерийский и минометный огонь. Опять смерть, убитые и раненые немецкие солдаты на изрытой черными воронками русской земле. Фонтаны взрывов и тяжелое дрожание стенок траншеи… Обычное дело, уже привычное. Рутина, одним словом.
Но затем ситуация резко изменилась — с высотки неожиданно хлынули красноармейцы. Видимо, к советской дивизии ночью подошло подкрепление, и отцы-командиры решили использовать явное численное преимущество, чтобы осуществить контратаку и изменить ситуацию в свою пользу.
На испытуемых неслась целая масса советских бойцов — по примерным прикидкам Макса, не менее двух-трех рот. Они затопили все поле боя и схлестнулись с испытуемыми врукопашную. Майор Бигнер с верным Шувертом немедленно понеслись назад — под прикрытие своих пулеметов. По сути, бросив своих подчиненных на произвол судьбы. Или предоставив им возможность проявить храбрость и кровью искупить свою вину —
Однако в любом случае положение первой роты 550-го батальона стало критическим — биверунге не были готовы к столь мощной и внезапной контратаке. Их ротный командир обер-лейтенант Шлиппер пытался как-то организовать оборону, суетился и судорожно отдавал приказы, но куда там! На каждого испытуемого приходилось по крайней мере трое красноармейцев.
Немецкие солдаты стали беспорядочно отходить, пока отступление не превратилось в откровенное бегство. Хаоса в их ряды добавили и русские минометчики, которые густо посыпали бегущую пехоту минами. Да еще 76-миллиметровые «ратш-бумы» также вносили немалую лепту в общий разгром 550-го испытательного батальона…
— Куда, негодяи? Сражайтесь, грязные свиньи! — бешено кричал на бегущих майор Бигнер (из окопа, конечно).
Он стрелял из пистолета-пулемета поверх голов испытуемых, пытаясь заставить их повернуть назад и драться, но солдаты его не слушались. Дураков умирать нет… Низко пригнувшись, сложившись чуть ли не пополам, они старались как можно быстрее удрать из-под смертельного огня и достичь спасительных траншей, где можно было укрыться от пуль и мин. Где была хоть какая-то надежда на спасение…
Макс со своими людьми пока в бой не вступал — приказа атаковать не было. Он, помня вчерашний разговор с Хопманом, решил больше вперед не лезть. А то действительно можно под трибунал угодить. Инициатива, как известно, всегда и во всех армиях мира наказуема…
Майор Бигнер подскочил к нему:
— Лейтенант, прикажите своим людям стрелять по этим трусливым свиньям!
Макс оценил обстановку и понял, что, если сейчас не вмешается, то толпы бегущих хлынут в траншеи и сомнут его оборону, а потому приказал пулеметчикам:
— По отступающим трусам — огонь!
Длинно застрекотали пулеметы, затем к ним подключились и ротные минометы — началась обычная боевая рубка. Макс был уверен, что поступил правильно: во-первых, остановил бегущих биверунге (те все-таки залегли и стали кое-как отстреливаться), а во-вторых, ему надо было удержать позиции. Что ни говори, а у него (то есть у лейтенанта Штауфа, конечно) было свое начальство, и оно крайне огорчилось бы, если бы ему пришлось отойти. Оправдывайся потом, что тебя смяли бегущие трусы и грязные свиньи, подчиненные майору Бигнеру…
На какое-то время ситуация стала патовой: красноармейцы не могли идти вперед — из-за сильного встречного огня, ведущегося из немецких траншей, а испытуемые не могли отступить назад — по той же причине. Те и другие залегли. Интенсивная перестрелка продолжалась минут пятнадцать, правда, без особого преимущества для той или иной стороны, пока в дело не вступила основная ударная сила русских — танки.
Пять «тридцатьчетверок» показались одна за другой из-за высотки и стали разворачиваться веером. «Дело пахнет керосином, — мрачно подумал Макс, — нам против них точно не выстоять». К счастью, с немецкой стороны навстречу русским танкам выползли два панцера и две «штуги», по-видимому, последний броневой резерв дивизии.