Хорошо Всем Известная
Шрифт:
– Поскольку спешить мне было некуда, я работала спустя рукава, и это ставило моих поработителей в тупик. Они совещались, не отменить ли сгоряча принятое решение, я же бросала работу, устремляла взгляд к звездному небу и спрашивала у него, на каком свете я нахожусь. В результате всех этих мытарств мы прибыли в деревню Кулички, которая как две капли воды похожа на эту, на эти Куличи, Геня, где прошло твое детство, и первый, кого мы там встретили, был Алексей Сергеевич. У него в той деревне была тогда дача. Он переговорил с моими угнетателями, кажется, заплатил им, и они оставили меня в покое. На прощание станцевали. Дика была их пляска, и с тех пор я ненавижу фольклор.
Марнухину было не по себе; он не знал, кем теперь является. Не выпал ли из рамок?
– В фольклоре много интересного и замечательного, - сказал он.
– Бабушка Арина, не вспомню сейчас ее отчества, ну, пушкинская няня, она, да будет вам известно, совсем иначе, не в пример вам сказано, настроила своего воспитанника, будущего великого поэта. Привила она ему отнюдь не те мысли, которыми, Виктория Павловна, могли бы похвастаться вы.
– По-мичурински бабушка поступила, - рассмеялась беспечная Манечка.
– С одной стороны материализм, с другой - идеализм, - произнес Марнухин устало, - а я между ними, и они разрывают меня на части.
– Возможно, - заметил Гордеев, - нечто подобное происходило и с моей женой, когда неизвестные гнали ее по лесным тропам и заставляли копать могилу.
Марнухин возразил:
– Может быть, ваша жена заслуживает подобного обращения, а я-то всего лишь влюбленный в Манечку человек, так за что же меня в сарай? Почему заперли? Что все это значит? А еще трикотаж... Как его искать? В таких-то условиях!
– С тобой, смердящий, мы еще посчитаемся.
– Не дожидаясь, пока Марнухин ответит, Гордеев обратился к жене: - Этот твой случай... не произошло ли это с тобой в те времена, когда Алексей Сергеевич устраивал заварушки в рабочем клубе?
– Именно так, - подтвердила Виктория Павловна.
– Не удивлюсь, если окажется, что у него руки по локоть в крови.
– Ерунда!
– Но ведь убили человека по фамилии Кольцов.
– Действительно, кого-то убили. Не знаю фамилии... Но убил вовсе не Алексей Сергеевич, а неизвестный, о котором Алексей Сергеевич вряд ли и слыхал когда-нибудь. Я, однако, все болтаю, а главного до сих пор не сказала. Кто-то позвонил моему мужу - вот он, здесь, взгляните, - и нашептал, будто я изменяю ему.
– А то ты не изменяла!
– крикнул Гордеев с нехорошим смехом.
– Ну да, с некоторыми. Но всегда это была шутка. Я слишком стара для сомнительных приключений, и с моей стороны в отношении молодых людей не могло быть ничего иного, кроме желания развратить их. Чем же еще заниматься с наивными юношами?
Гордеев хохотал:
– Нашла тоже наивных! Они сами кого угодно развратят! А на твой счет всем известно: порочнее тебя свет еще никого не видывал. Ты и с Антоном Петровичем крутила.
– Не отрицаю, крутила, и даже довела его до изнеможения. Но чего никогда не было, так это чтобы я обольщалась. Говорю вам, есть только сплошная игра в любовь, и я кого угодно, хотя бы того же Антона Петровича, всегда видела и вижу насквозь. Кстати, в какой-то момент старичку... я про Петровича... взбрело на ум, что хорошо бы меня и Манечку отправить на тот свет, иначе он, мол, никогда от нас не избавится. Прибежал он, значит, в клуб, а там лекция нашего уважаемого профессора, Хренова то есть, уже в какой-то превратилась, знаете ли, сатанинский бал. Последовательность событий можно восстановить, конечно, лишь приблизительно. В общем и целом, дело было так. Завидев меня и Манечку, Антон Петрович стал шарить по карманам в поисках тяжелого
– но куда там, убивец ухмыляется себе лукаво и поджигает свой снаряд. Манечка тогда еще с мужем считалась, так она толкнула меня в расчете, что я, упав, прикрою его своим телом, но я удержалась на ногах и в отношении Антона Петровича только наступила ему на голову. Так что планы Манечки относительно его спасения не осуществились, и его прямо заволокло дымом. Его уже и не видать было за вспышками, не слыхать за громом взрывов. И вот еще... Все говорят: Антон Петрович, Антон Петрович... Можно подумать, что это гад какой-то, а не человек. А ведь он - вполне приличный господин. Почему же не признать это? Зачем распространять о нем какие-то дурацкие сплетни и басни?
– А как зовут человека, который взрывал петарды?
– спросил Гордеев.
– Я что-то запамятовал...
– Алексеем Сергеевичем.
– Бывший муж?
– крикнул Марнухин.
– А то кто же еще, - усмехнулась Виктория Павловна.
– Мстил, значит. Жену у него увели, Манечку... понял теперь, малыш, как концы с концами сходятся?
***
Хренов осветил сарай керосиновой лампой.
– Не надо, - поморщилась и замахала руками Манечка, - еще видно. Да и романтичнее в сумерках.
– Пусть будет, - невозмутимо молвил вошедший.
И тут он, профессор Хренов, человек дородный, мягкий телом, с благородной сединой в бороде, словно заново ступил в гниловатое пространство сарая.
– Вы свободны, - сказал он.
– Впрочем, если вам заняться нечем...
– Как же нечем? От лампы пожар может быть, - засуетился Гордеев.
– Можем и тут посидеть, - закончил профессор свою мысль.
– Поболтаем в свое удовольствие. Петя и Катя, между прочим, часто спрашивают меня, откуда взялась Манечка, чего она вьется вокруг их сына и что она вообще собой представляет.
– Вот этот, - Гордеев указал на Марнухина, - вел себя подло и делал вид, что ничего не замечает, когда меня шпыняли и подбрасывали.
– Старикам знать все не обязательно, и отвечать на их вопросы я не намерен, а вам расскажу. Гулял я однажды в парке и увидел на скамейке прелестную девушку. Она мяла в руках какую-то бумажку и, всхлипывая, говорила:
– Его рука... Ах, как от всего этого оправиться, хотя бы чуть-чуть! Кто-то разве войдет в мое положение? Достать из собственного кармана прощальную записку самоубийцы вместо носового платочка...
– Ну-ка, - сказал я, беря из ее рук записку. Она говорила, конечно, сама с собой, как это бывает с больными или с очень чем-то напуганными людьми, и я был для нее всего лишь случайный прохожий, тем не менее мое любопытство уже разгорелось, и я не мог позволить себе безучастно пройти мимо.
– Да что вы, полковник, - заговорила она возбужденно, - вы бы сначала выслушали меня, а то сразу хватаете...
– Я, положим, вовсе не полковник, я, если вам угодно, профессор, - с некоторой суровостью прервал ее я.
– И меня в данную минуту интересует прежде всего следующее: как эта записка оказалась у вас, милая?