Хотели принца? Нате - получите, распишитесь!

Akova Poly

Вхожу в большую комнату.

— Арыся я, — подбегает та, уже с другим ребенком.

— Арыся, — начала я. — А ты можешь…

— Покормить вашего, — весело смеется она. — Конечно. Вы только моего подержите.

И пихает мне малыша. Годика два с небольшим наверное. Тот тянет ко мне руки и накручивает на кулачек мои волосы.

— Э-э… Не надо так, — говорю. — Тете будет больно. Да и тебе пальчики порежет.

Малыш замер, уставился на меня зелеными глазами и выдал: "Ма."

— О! — Арыся

удивляется. — Надо же, заговорил. А мы уж думали немым вырастет.

— Почему это? — спрашиваю.

— Так… — она повертела у носа Лимиуса деревянной ложкой с молоком. — Не говорил же совсем. Все уж давно в его возрасте говорят вовсю, а он молчит.

— То что все говорят — это не показатель. Каждый ребенок развивается индивидуально. Для кого-то норма говорить начать в год. А для кого-то — и в три.

— Че? — она перестала вертеть ложкой и уставилась на меня.

А Лимиус тем временем открыв глаза ухватился за ложку и сунул ее в рот. Арыся ложку отымать — а он не дает, вцепился и пыхтит.

— Лимиус, малыш, ну ты чего, — я подхожу и сажусь рядом на лавку.

Малыша сажаю на коленки.

— Отдай ложку. Арыся тебе еще даст.

Лимиус смотрит на меня, на малыша, на Арысю. Потом бросает ложку и шипит.

— Ой! — Арыся отодвигается от него. — Это он чегой-то?

— Меняемся, — говорю я ей, протягивая малыша.

— А… Ага.

И мы меняемся. Теперь Лимиус сидит у меня. И все — глазки прикрыл, мурлыкает.

— А кто его папа? — вдруг спрашивает Арыся.

— А фиг его знает, — Ляпнуля я.

— Ну, в том смысле, что я не знаю его отца, — исправилась.

— Как так? Не знаешь? — удивилась девочка.

— Ну так. Если б это был мой ребенок, я бы конечно знала. А так, извините, не знакома ни с ним, ни с его мамой.

— Так это не твой?! — еще больше удивилась она.

— А что, разве не заметно? Мы совсем разные. Он мой, скажем так, названный братик. Но, люблю я его как родного. И вообще, он такой милый.

— Мяв! — выдал Лимиус.

— А он че? Понимает? — дивится девчушка.

— А то! Конечно! Вот подрастет немного и тоже говорить будет. Правда малыш?

— Мяв, — опять отвечает Лимиус.

— Ну то что он серый, а ты красная — не есть что вы разные, — выдала Арыся.

— В смысле? — теперь уже я удивляюсь.

— Ну… Мне не объяснить… Просто вы как одно целое что ли…

— Так мы с ним — одна семья! — улыбаюсь я.

Арыся встает, подхватив под мышку малыша. Миску с молоком двигает мне.

— Нате, — протягивает деревянную ложку.

— Покормите сами, — и уходит.

— Ну давай малыш, открывай ротик, — говорю я зачерпывая в ложку молока.

И Лимиус послушно открывает рот.

— Вот умничка.

Не успели мы опустошить миску, как Жива вошла в комнату. И не одна.

—

Вот, — говорит указывая на меня — Ведьма!

Я чуть с лавки не кувыркнулась от ее заявления.

Три бабы и два мужика заулыбались, смотрю.

— И правда ведьма! — выдала одна из них. — Вон волосы красные.

— Да, — подтверждает другая. — Точно. Таких у людей не бывает.

У меня челюсть медленно падает в низ.

"Да у меня волосы-то давно уж смылись, когда красилась-то последний раз. Да и отросло уж все давно. Хотя"…

Я перевожу взгляд на ту прядку своих волос, что малыш накручивал себе на кулачек.

"Блин, а она и правда до сих пор ведь яркая, странно. Вот что значит отсутствие нормального зеркала. Когда я себя вообще видела в обычном зеркале последний-то раз? В их темных зеркалах, когда я себя видела, я на свой цвет волос почему-то внимания никогда не обращала. Поэтому и была удивлена столь ярким оттенком своих волос. И оттенок-то какой-то, как мой кулон — рубиновый. Вдвойне странно. По идее он должен быть розового оттенка и бледненького совсем. Краска хоть и яркая, но быстро смывается. А тут"!

Пока я разглядывала свои волосы народ уже ушел. А Жива подсела ко мне.

— Ну как? Значит оживешь у нас!

— Т-так у меня выбора-то нет, — тяну я.

— Как так нет. Вона сколько пришло желающих чтоб ты у них жила. А ты ни кому не ответила. Стало быть у меня остаешься!

— А… — а я и не слушала ничего.

"Ушла, называется в свои мысли. Да, Эля, внимательнее надо быть. У тебя теперь малыш! Ты и за него теперь в ответе", — одернула я себя.

— Вы ведь не против? — спрашиваю.

— Что ты! Конечно нет! А малышу спать надо, — указывает она на свернувшегося в клубочек у меня на коленях Лимиуса.

— Да. Наверное.

Мы проходим в комнатку, что мне отвели. Я укладываю Лимиуса в люльку и прикрываю теплым покрывальцем.

— Странный он у тебя, — говорит вдруг Жива.

— Почему?

— И на человека не похож и на зверя тоже.

— Так такой уж он уродился. Видно разновидность такая. Разумного существа.

— Кого? — удивляется Жива.

— Не заморачивайся, — короче он просто такой, какой есть. Коточеловек одним словом.

— Э-э. Мы таких ни когда не встречали.

— И не встретите, — говорю, вспоминая его слова. — Он один остался из своего вида.

Утром я проснулась от того, что кто-то тыкался влажным носом мне в щеку. Открываю глаза — Лимиус сидит у моей подушки.

— Малыш, то чего? Ты вообще как тут оказался? Ты сам выбрался из люльки и ко мне залез?

— Мяв, — был мне ответ.

— Так малыш. Я понимаю, что в тебе и от кота что, то есть, но и от человека тоже. Поэтому нам надо учится говорить, а не мяукать.