Хождение в Москву
Шрифт:
***
– К нам трудно добираться зимой, самолеты не всегда летают, поездом и машиной ехать долго, скоро буду в Москве. Вот тогда и встретимся, предложила Мария Петровна Шолохова, когда я попросил принять меня, чтобы поговорить о делах давно минувших дней.
Первый раз беседовать пришлось в конце января 1986 года в похожей на гостиничный номер палате большой клиники на Ленинских горах. К счастью, все шло к скорой выписке, отъезду домой, на Тихий Дон. Затем мы встретились в июле, в жаркий летний день, когда за час самолет доставил меня из Ростова в станицу, почти к порогу дома М. А. Шолохова.
На лошадях до станции,
– Видели ли вы до этого Москву?
– Нет, не видела, далеко от дома не уезжала. Михаил Александрович приехал в конце 1923 года в нашу станицу - Усть-Медведицкую, там мы договорились пожениться и уехать в Москву. Пишут вот теперь, что была у нас свадьба, даже объявилась одна свидетельница, утверждающая, что сидела чуть ли не за праздничным столом. Не было ничего такого.
Приехали мы в Москву и стали жить в доме в Георгиевском переулке, о котором вы писали в газете, в комнате-клетушке.
– Опишите ее обстановку!
– Никакой обстановки не было. Взяли мы на складе железную кровать, подвязали веревкой, чтобы не падала. Но плохо подвязали, ночью, бывало, повернешься, а кровать падает, приходилось вставать, чинить. Ящик служил нам столом. Был Михаил Александрович гол как сокол, да и я такая. Шили нам из маминой одежды.
Получал тогда Михаил Александрович в месяц 70 рублей. Половину денег отправлял родителям. Когда на кухне в квартире соседи грели на сковородке гречневую кашу, мне се очень хотелось, но давали эту кашу собаке, мне ее не предлагали, а попросить я стеснялась. Тяжело было: сидели на хлебе и воде. Я приехала в Москву полной, а уезжала через пять месяцев худая как щепка, дома меня не узнали.
Писал Михаил Александрович не покладая рук. Днем и ночью, очень ему хотелось, чтобы печатали. Ходили мы с ним по редакциям. Он, бывало, днем придет со службы и торопит меня, скорей, скорей, на сборы - пять минут, все спешил. Трудно было ему и потому, что мало веры было в него тогда в моей семье и у него в семье. Учиться он дома бросил, в Москве не смог никуда поступить. Только когда Серафимович написал ему письмо, отец его успокоился, сказал, что теперь может и умереть спокойно. Он вскоре после того и скончался. Это было в 1925 году.
В Москве Михаил Александрович писал рассказы, редактором был у него Березовский. Потом я слышала, что от него неприязнь пошла, слухи всякие. Но это позже было. А в 1924 году Михаил Александрович по утрам ходил на службу в домоуправление.
Взял его на работу товарищ по фамилии Мирумов, звали его Лева. Заданиями Мирумов не обременял, требований особых не предъявлял, в любое время отпускал, если нужно было сходить в редакцию. Мирумов любил Мишу за ум, память, друзья они были. Когда мы уехали, он обещал комнату держать за нами.
"Тебе проповедником надо быть", - говорил Мирумов.
А поп Виссарион звал его "хитроумным Одиссеем", любил с ним беседовать. И в Богучарах, и в Букановской водил Михаил Александрович знакомство с попами, потому что у них были хорошие библиотеки, а он везде, где бы ни жил, тянулся к библиотекам, архивам, книгам, собирал письма.
– Кем работал в Москве в домоуправлении Михаил Александрович?
– Счетоводом или что-то вроде этого. Он, бывало, и на службе успевал писать, а когда приходил,
Писал он и в нашей комнате, вечерами, по ночам. Утром, когда уходил на службу, я переписывала его сочинения. Почерк у него был разборчивый, ясный, красивый. Почерк и у меня разборчивый, похожий на почерк Михаила Александровича. Он учился в гимназии, ушел из пятого класса. Я училась в епархиальном училище, была, как говорили, "епархиалка", нас там воспитывали строго, приучали к порядку, дисциплине. Я не доучилась, нас, когда началась гражданская война, распустили по домам "до особого распоряжения". Учительствовала, потом меня мобилизовали на работу по статистике. Тут я и встретилась с Михаилом Александровичем. Ему еще не исполнилось восемнадцати лет, служил он налоговым инспектором, я была у него помощницей. Работа нервная, казаки все время одолевали просьбами, кто просил снизить налог, кто жаловался, что не так землю промеряли, многое тогда зависело от его решения. За какую-то оплошность Михаила Александровича даже судили, но он оказался несовершеннолетним, и все тогда обошлось.
Допоздна я считала, потом шла коров доить. Так вот и жили.
Мы собирались тогда, в 1924 году, постоянно жить в Москве, но комната в Георгиевском переулке нас не устраивала, с жильем было трудно, поэтому мы уехали из Москвы на Дон, к родителям. Михаил Александрович приезжал затем в Москву один. Старшая дочь наша Светлана родилась в начале 1926 года. Мы с ней приезжали позднее в Москву, жили всей семьей на Клязьме, снимали дачу, но, насколько помню, недолго.
– Когда это было?
– Кажется, в 1927 году, зимой. Однажды бежали мы, чуть не опоздали на поезд, дыхание сперло от сильного мороза. До сих пор помню дом в Клязьме, поворот, сосны.
Мы не сразу решились в 1924 году покинуть Москву. Но служить в домоуправлении и работать над книгой оказалось невозможно, и жилось трудно.
Хотя за то, чтобы занять комнату в Георгиевском переулке, пришлось Михаилу Александровичу даже судиться, далась она ему нелегко. Все же делать нам было нечего, и мы эту комнату покинули навсегда летом в 1924 году и больше в Георгиевский переулок не возвращались.
***
При жизни Михаила Шолохова в различных книгах о нем не раз упоминалось, что в 20-е годы, приезжая в Москву, он останавливался у друга Василия Кудашева, в Староконюшенном переулке. Михаил Шолохов сообщил, что "тогда в Староконюшенном переулке я не жил". Квартиру в этом переулке в доме № 19 он получил в 1944 году, куда перевез семью из эвакуации. Как известно, дом писателя на Дону был разрушен во время войны.
Поиск этого московского адреса позволил точно установить, что жил Михаил Шолохов на квартире Василия Кудашева в проезде Художественного театра, 5/7, квартира № 13, в известном многим москвичам доме, стоящем на углу проезда и Пушкинской улицы. Здесь писатель останавливался в 1925 году и позднее. Отсюда (судя по почтовому штемпелю), по всей видимости, было отправлено письмо казаку Харлампию Ермакову, ставшему прообразом Григория Мелехова, с просьбой о встрече. Письмо ушло на Дон в начале апреля 1926 года, с нем Михаил Шолохов извещал, что вернется на Дон в мае-июне. Это свидетельствует о его длительном пребывании в Москве весной того года, когда у него созрел новый план романа, реализованный вскоре в "Тихом Доне".