Хождение Восвояси
Шрифт:
– Что он там делал?
– …знать!..
– Мимасита порази его…
– Он что-то заподозрил? – забеспокоился Таракану.
– Спрятал?.. – предположил худой, как палка, Вечный.
– Не думаю… Хотя когда дело касается его, думать бесполезно! – фыркнул Кошамару.
– Если он заподозрил… – поджал губы Вечный помоложе.
– Он был бы уже тут, – отрезал Кошамару.
– Дом-то хоть на месте? – кисло усмехнулся, глядя на вошедших, Таракану.
– …приказано…
– Идём!
Лёлька вздрогнула: голос, прозвучавший не из комнаты, а под самым ее ухом, застал врасплох.
– Что? Куда?
– Дальше, –
– Дозволив?! Дозволив?! – если бы Лёлька стояла на чем-то более существенном, нежели изогнутый железный пруток сомнительной крепости, она бы топнула. – Это я тебе дозволила увязаться за мной, спасла тебя от Обормота и этого… как его… неважно!
– Я и сам мог от них спастись! То есть уклониться от встречи с ними! И без тебя я бы в этот дом и не попал!
– Хорошо, что ты это понимаешь! А теперь пойми и то, что без меня ты из этого дома еще и не выберешься!
– Не твоё дело!
– Ну так и топай тогда восвояси!
– Э-э-э?.. Я и так?.. то есть мы все?..
– По своим делам, я имела в виду, – сконфуженно буркнула Лёлька и собиралась было снова приникнуть к щели, но ладонь мальчика, маленькая, но упрямая, закрыла ее.
– Извини, пожалуйста, Ори-сан, но я от своих слов не откажусь, и если понадобится, буду смывать своё низкое упущение…
Княжна хотела посоветовать, куда именно он может смыть своё упущение, но прикинула все последствия ссоры, переросшей в драку в доме Вечных в шаге от них… и скрипнув зубами, смирилась, хотя в душе хотелось рвать и метать.
– Хорошо. Уходим. Но не думайте после этого, что у вас стало одним другом больше, Мажору-сан, – голос ее звучал холодно, как все ветра зимнего Лукоморья.
– Я приму ваше сообщение к сведению, Ори-сан, – голос мальчика был не теплее ее.
Дальнейший путь привел их на чердак, а оттуда на крышу. Черепица в свете протолкавшегося сквозь тучи обломка луны зияла провалами: кому принадлежал дом и был ли он виден с дороги простым смертным, бурю не интересовало. Ребята не сговариваясь, прикинули, и вернулись: по такой дороге и дневная прогулка могла завершиться на земле раньше времени, а уж ночью…
Лёлька опустила за собой створку слухового окошечка – квадратную дощечку размером со столешницу, и под скатами крыши моментально стало темно.
– Следуйте за мной, Мажору-сан, – голосом официальным, как весь дипкорпус Лукоморья, произнесла девочка.
– Премного благодарен за предоставленную возможность, – не более дружелюбно ответил Мажору, – но не могу себе позволить обременять достопочтенную Ори-сан несвойственными ей действиями.
"Ах, так!.. – распахнулись и тут же сузились глаза девочки. – Ну, я тебе сейчас покажу!"
– С точки зрения банальной эрудиции обременение индивидуума гиппотетическим биохевризмом позволяет имплементировать детерфеминистскую потерну активности, что не может не создавать интерфервенцию при антинигиляции эпидемика!
Глядя на глаза Мажору в этот момент, никто и никогда бы не подумал, что он родом из Вамаяси. Лёлька довольно усмехнулась: пусть дядя Агафон еще когда-нибудь скажет, что при ребенке можно говорить что попало, потому что он всё равно ничего не понимает! Конечно, не понимает. Но запоминает. И пока никто не потребует объяснить, что такое гиппотетический биохевризм, всякие там вамаясьские
– Не ожидал от вас такое услышать, Ори-сан, – напряженно, точно ступая по проволоке, выдавил мальчик. Но вместо того, чтобы взять ее за руку и тащиться вслед, как всякому разумному человеку впотьмах и полагалось бы, он подпер откидную створку окошка трофейной обормотовской нагинатой, запуская под своды лунного света едва-едва, только чтобы различить, где пол, а где потолок [207] , и гордо двинулся вперед. И так же гордо споткнулся и шлепнулся коленками обо что-то вроде пустого котелка.
206
В отличие от гиппотетического бихевризма княжна знала, что пилатес – это вежливость и учтивость, особенно в таких дозах, когда хочется отлупить кое-кого учебником этикета.
207
Хотя на чердаке такая постановка вопроса была слегка поспешной.
"Надутый дурак!" – истекая желчью, подумала Лёлька, хватая его за плечи и рывком, пока не увернулся, поднимая на ноги. А вслух сказала, бесстрастно, как только смогла:
– С вашей нечеловечески переразвитой интуицией относительно перемещения в условиях низкой и нулевой освещенности мне будет спокойнее, держи вы меня за руку, Мажору-сан.
А про себя снова добавила: "А вот теперь выкрутись-ка! Шишеньки тебе – шишулечки!"
– А-а-а… э-э-э… – попытался ли мальчик выкрутиться или вкрутиться еще дальше, она так и не поняла, но пальцы его сжались на ее запястье и он отважно шагнул вперед. К счастью, Лёлька находилась теперь рядом, и корзина с какими-то деревяшками, поджидавшая юного самурая в засаде, была с позором отправлена на обочину ловким пинком.
– Держитесь меня, Ори-сан, и я провожу вас к безопасности, – важно прошептал Мажору и наступил на хрустальный зонтик, не замеченный вовремя девочкой. Следующий шаг опустился на ногу Лёльки, отпихивавшую непонятную штуковину, замеченную вовремя, а третий привел к столкновению лба со стропилами. И если бы "искры из глаз" было не только фигурой речи, гореть в эту ночь колдовскому прибежищу знатно.
После этого он остановился, склонил голову, и тихим, но твердым голосом проговорил:
– Ори-сан. К своему величайшему сожалению я не смогу выполнить так опрометчиво взятые на себя обязательства и вынужден отказаться от них по причине полной неспособности видеть в темноте и еще потому, что я надутый дурак.
– Ну отчего же надутый… то есть дурак… то есть… то есть отчего же… – застигнутая врасплох Лёка в кои-то веки потерялась в словах.
– То есть вы рады, что я это понял? – строго спросил мальчик.
– Ну да, – не стала противиться она, тоскливо ожидая приступа вамаясьского "я самурай, пуп мира и центр вселенной", и полной неожиданностью для нее было прысканье ее соучастника, через секунду завершившееся сдавленным смехом.
– Я тоже рад, что понял это, – отсмеявшись уже на пару с княжной, проговорил он. – Моя матушка отвесила бы мне тумака за глупость – но в ее отсутствие то бревно позаботилось о моем просветлении.