Хождение Восвояси
Шрифт:
Надо отдать должное женщинам, бились в истерике они шёпотом и недолго [247] .
Первой в себя пришла самая опытная.
– Отштавить рёв! – скомандовала Серапея.
– А т-толку-т-то?.. – прохлюпала носом Наташа. – Генка ведь… у-у-у!..
– Нет трупа – нет убийштва.
– К-как это – н-нет?! – горестно просипела Лариска. – Вон их… сколько!..
– Это – тела, – строго уточнила боярыня. – А трупами они будут, когда мы их пощупаем.
– Они от этого умрут?.. – понимая,
247
Ибо какое удовольствие от истерики, которую никто не слышит?
– Бештолковка… – безнадёжно отмахнулась старушка. – Мы должны убедитьщя, што они – покойники!
– Это ты тоже от деда узнала? – заинтересовалась Лариска.
– Иж книжки. Лющинды Карамелли, – важно проговорила боярыня и, словно это объяснило всё и сразу, перешла к делу.
Тихий стон прозвучал в ночной тишине почти неслышно, но уши караульных, настроенные на волну неприятностей, уловили его сразу.
– С…слыш…шали?.. – прозаикался младший лазутчик Чей.
Старший мечник Во, еле ворочая прикушенным языком, упрямо покачал головой:
– Н-нет. Не с-слышал я. Никакого. С-стона.
– А я и н-не г-г-говорил, что это… б-был… – начал было Чей, но следующий стон, будто заблудшую душу в подземном царстве Инь Вана на кусочки пилили, заглушил его слова.
Одним полуоткушенным языком в карауле стало больше.
– Это она! – пискнул ратник Ба. Глаза его могли теперь посоперничать округлостью с луной – проворно спрятавшейся в тучах, не исключено, что устыдившись собственного несовершенства.
– Ступа-айте, ноженьки го-олые, хла-адные… – долетел, точно дыхание ледяного ветра, скорбный голос.
Белое пятно, словно лицо отрубленной головы, плывущее по клубам исторгающегося из могилы мрака – сравнение, которое не пришлось подсказывать никому из караульной троицы – замаячило в дальнем конце площади.
– Несите меня к нему-у… к нему-у…
Три взгляда, как очень мотивированные кролики – к удаву, устремились на звук – и были вознаграждены. Теперь, кроме лица, во тьме светились бескровной белизной две руки, несущие голову, и две ноги до колена. Одна из них – от пятки.
– О…н…н…на…
– Смотри-ите, глазыньки пусты-ые… Не сморгни-ите, не слези-итесь… – в словах прозвучало нечто такое, от чего волосы на головах солдат приподнялись и принялись толкаться в попытке то ли рассмотреть надвигающийся ужас получше, то ли сбежать.
Теперь это был единственный голос во всей округе [248] : ни один из охранников не мог больше выдавить ни слова.
– Ищите мне его-о, его-о… Го-о-олодно… Го-о-олодно мне… – простонал призрак – и вдруг резкий вдох и визг разорвали ночь и барабанные перепонки зрителей.
248
Стук зубов,
– Чу-у-у-у-ую! Те-е-е-е-ело! Кро-о-о-о-овь!!!..
Возможно, гостья из преисподней говорила что-то еще. Увы, перечисление ее гастрономических пристрастий было потрачено зря: стук брошенных пик и грохот чрезвычайно быстро удаляющихся шагов заглушил всё.
Оттирая на ходу ноги и руки, запачканные грязью, чтобы не белели в темноте, где и когда не надо, женщины побежали к распростёртым телам.
Оборотень… неподвижен… Местный… неподвижен… Фигура… не шелохнётся… Парадоксов…
Наташа бросилась перед ним на колени и, не теряя ни мгновения, вцепилась в запястье. Пульс, пульс, пульс… Где пульс? Где?!..
Задыхаясь от страха и волнения, она отдернула руку и прижала потную ладонь к ноге. Спокойно. Спокойно. Трясущимися руками и землетрясения не нащупать!
– Ну?.. – прошептала за спиной Серапея.
– Спокойно. Спокойно, – повторила вслух боярышня, вдохнула-выдохнула глубоко несколько раз, яростно выбросила из головы мысль о том, что с минуты на минуту могут подоспеть головорезы Ка, еще раз вдохнула-выдохнула, пинком вышвырнула вернувшуюся мысль, прорычала: "Спокойно, Наташка, раскудрить твою берёзу!" и приложила почти не дрожащие пальцы к шее Гены. Туда, где должна была биться хоть крошечная капелька жизни в сонной артерии.
Секунда… другая…
Есть!
Или показалось?
Нет. Еще пара секунд – и слабый толчок под чувствительными пальцами подтвердил: живой.
Чувствуя, что у самой нее сердце колотится за двоих, она наклонилась к его губам.
– Нашла время тшеловатьщя! – сердито воскликнула боярыня, но Наташа не обратила на нее внимание.
Почти касаясь своим носом Гениного рта, она скомандовала: "А ну, дыхни!" и нажала ему на грудь. Еле заметный выдох сорвался с обветренных губ.
– Ты щего? – озадаченно склонилась на ними старушка.
– Запах… странный, – заново дрогнувшим голосом прошептала Наташа. – Рыба… И вроде как… пыль…
– Какая пыль? – опешила Серапея.
– Г-горячая… Н-не понимаю! – поджидавшие своего часа слёзы навернулись на глаза и потекли бесконечной горячей дорожкой. – Я не з-знаю! Я н-не могу дать п-противоядие… если н-не знаю, чем их от-травили!
– Шделай хоть што-то!
– Ч-что?!
– Што ты даёшь больным, когда не жнаешь, от шего они хередают?
– Хе… ч-чего делают?
Боярыня нетерпеливо закатила глаза.
– Болеют, шего! У наш в тшарштве Коштей, откуда я родом, так говорят!
– А-а… П-понятно. От-твар полыни с т-тысячелистником даю… Укроп и к-корень алтея… с м-мёдом… Имбиря н-настойк-ку…
– Готовое ешть?
– В-всегда имеется.
– Ну так дай!
– Что?
– Вщё вмеште!
– Но это не смешивают!
– А ты шмешай!
– Но это…
Серапея не слушала. Одно за другим, она обходила лежавших, прижимая пальцы под скулы, как научилась у Наташи. Живой… живой… живой… живая…