Хождение Восвояси
Шрифт:
Брат среагировал.
– А разве это не одно и то же?
– Глупый ты, Яр!
– Зато герой, – мальчик расплылся в улыбке [73] в непривычном для себя статусе, и снова задумался: – А почему не одно? Ведь жену муж любит. Значит, она его полюбовница и есть.
– На жене женятся, а на полюбовнице – нет, – объяснила Лёлька, как могла.
– Мать Синиоки была наложницей Шино, – не зная, сглаживает или усугубляет раннее матримониальное прозрение своих подопечных, сообщила Чаёку.
73
Хоть
– А в чём разница? – заинтересовалась княжна.
– Дети от жены титул и все земли отца наследуют. А от наложницы – только то, что отец им сам подарит.
– Ну и что? – подождал и не дождался развития мысли Яр. – Она же на титул и поместья отца этого… Обормота… не претендует. И отец ей уже солдатиков подарил. Здоровских. Я таких в жизни не видел. Как настоящие! Мне бы таких… Так Обормот ведь на них даже не посмотрел! Значит, не их ему надо было. А ведь она ему даже слова поперек не сказала. Даже глаз на него не подняла! За что он с ней так?!
– Маленький ты еще такие вещи понимать, – важно сообщила ему сестра, понимавшая такие вещи не больше его.
И тут кое-что в ее внешности привлекло его внимание.
– Лё… – оставшийся в его распоряжении глаз расширился, и даже дезертир попытался выбраться из-под складок синяка. – Ты… тебя… Они тебя тоже побили?!
Ссадины на щеке и подбородке девочки блестели свежей прозрачной мазью. Синяк на скуле зеленел, как все весенние поля Вамаяси. Сарафан, рваный и грязный, под стать рубашке, боевито держался на одной лямке.
– Если бы Яри-сан видел, в каком состоянии увели тех мальчиков… – Чаёку закончила заклинание и повернула голову к подопечным.
Княжна скромно потупилась, растирая такую же прозрачную жирную мазь на сбитых костяшках кулаков, а девушка присела на край кровати, склонилась над Яриком, приложила ладони к щекам и заглянула в глаза [74] .
– Как ты себя чувствуешь?
Мальчик подумал, не пожать ли ему плечами, но благоразумие отсоветовало совершать подобный трюк. Поэтому он просто моргнул:
74
В силу известных причин попытка увенчалась успехом лишь на пятьдесят процентов.
– Нормально.
– Где болит?
Поколебавшись между "нигде" и "везде", он пришел к третьему варианту:
– Когда как.
– Я осмотрела тебя – ничего не сломано, но там, где тебя пинали, большие кровоподтеки. А еще боюсь, как бы не были повреждены внутренние органы там, где тебя били деревянными мечами.
– Я потом сломала парочку об их деревянные головы! – презрительно выпятила губу Лёлька.
– В качестве лекарства и даже профилактики его травм это вряд ли сработает, – ответила дайёнкю и, не замечая насупленного вида княжны, продолжила:
– Я наложила заклинание возвращения гармонии на амулеты доброго здоровья, должно помочь, только три дня придется не вставать с постели и много спать. Думаю, я сделала всё возможное, но отец еще хотел привести Тонитаму-сан, чтобы убедиться, что всё в порядке. Его
Глаза ее прикрылись, губы зашевелились, выговаривая слова заклятья… И тут неловкая мысль пришла в голову Ярику – и застряла, вытесняя и радость знакомства с Синиокой, и триумф над громилой, и его физические последствия.
– Чаёку-сан… – прошептал он, чувствуя, что мир вокруг начинает плавно покачиваться. – А мы ведь вас подвели… Мы обещали… вы обещали… что мы будем хорошо себя вести…
– Они первые начали! – возмутилась Лёлька. Чаёку сердито глянула на нее, прерывая свой речитатив.
– Теперь всё сызнова придется… – прошептала она, сосредоточилась – но шаги по коридору снова сорвали начатое.
– Это отец и Тонитама-сан.
Дверь распахнулась. В комнату, свирепо зыркая по сторонам и с руками на рукоятях мечей, ступили два самурая. Убедившись, что врагов, какими бы они их себе ни представляли, нигде не имеется, они встали по обеим сторонам от двери и застыли в поклонах. Чаёку ахнула, бросилась на колени, припала лбом к полу, встречая гостя – и под дробный топот деревянных сандалий-скамеечек в комнату вошел высокий худой человек. Длинное его лицо застыло в неподвижной непроницаемой гримасе. Наполовину седые волосы были гладко собраны на затылке в пучок, словно слиты воедино. Морщины от носа до губ прорезали щеки как шрамы, придавая лицу вид суровый и решительный. Черное кимоно с белым гербом на груди едва доставало до колен. С одного боку у него топорщились длинные рукояти еще более длинных мечей, с другого – веер.
– Я пришел посмотреть на буси и онна-бугэйся, защитивших честь моей дочери и лишивших лица моего сына, – голос его тоже был холодным и безэмоциональным.
– На… что?.. – Лёка вытаращила глаза. Ярик попытался последовать ее примеру, но бросил после второй попытки.
– А вы… кто… будете?.. – пробормотал он сквозь некстати наваливающийся сон, силясь приподняться на локте.
– Шино Миномёто, тайсёгун величайшей империи Белого Света, почтил своим высочайшим вниманием это сборище недостойных! – рявкнул один из самураев.
– С дуба падали листья ясеня… – художественно присвистнула Лёлька и присела в запоздалом книксене. Даже Ярик завозился, пытаясь решить, как поклониться, не вставая с кровати и, самое главное, не растревоживая осиное гнездо больных мест – то есть почти всё тело.
Тем временем тайсёгун в несколько широких шагов пересек комнату и остановился перед Ивановичами. Лёлька, даже не распрямляясь, чувствовала на себе его бесстрастный проникающий взгляд, словно ледяное лезвие в лоб вогнали. Но самым жутким ей показалось то, что это было лезвие не меча, а скальпеля, каким некоторые любители живой природы вскрывают объект своей страсти.
– Тебе двенадцать лет, онна-бугэйся? – голос Миномёто из клана Шино прозвучал неожиданно по-человечески.
– Д-десять, – нервно присела девочка и, подумав, добавила: – Миномёто-сан.
Тайсёгун перевел взгляд на княжича.
– А тебе?
– Семь. Миномёто-сан.
– Ваши родители – достойные даймё, если воспитали в своих детях таких свирепых воинов, – проговорил Шино, склонив набок голову и заложив большие пальцы за пояс с мечами. – Как отец Синиоки, я должен выразить благодарность. Мне теперь вовек с вами не рассчитаться.