Хождение Восвояси
Шрифт:
– Нет, что вы! – рассмеялась дайёнкю. – Ее название переводится как "невысокая гладкая гора".
– Лысая гора? – переспросил княжич.
Видя ошарашенные лица своих подопечных, она развеселилась еще больше.
– Видите ли, мои дорогие, Маяхата была столицей вотвоясьских императоров до того, как пришли восвоясьцы, и Запретный город построили еще они. И давали названия построенному, соответственно, тоже. После того, как наши войска… миротворческий контингент, то есть, занял Маяхату, все обитатели Запретного города были уже перебиты бунтовщиками, которых мы…
– Тоже перебили, – подсказала Лёка замявшейся девушке, и та, слегка зардевшись, кивнула:
– Да. На войне это бывает, увы. Поэтому наши предки узнали как и что здесь именуется только
– Оказывается, предок вашего теперешнего Миномёто был отважным и благородным! – воскликнул Ярослав.
– Да, конечно! – торопливо подтвердила Чаёку, оглянулась, не слышит ли кто, и добавила: – Мало кто знает теперь, что кто-то – разгромленные мятежники, наверное – выстелили картой внутренности золотого ларца, в который насыпали отборного жемчуга, и оставили его на прикроватном сундуке в спальне императора. Пробегая к выходу из пылающего дворца, тайсёгун заметил…
– Свиток? – невинно предположила Лёлька. – И тут же высыпал жемчуг, выбросил ларец и вынес бесценную карту из пламени?
Девушка подозрительно прищурилась: уж не издевается ли ее подопечная? Но чистый, как небо, серый взгляд заставил устыдиться подобных мыслей.
– На имя горы упал уголек, – завершила историю дайёнкю, на всякий случай больше не вдаваясь в подробности. – А поскольку придумывать цветистые названия любили вотвоясьцы, а не мы, гора получила от ее новых хозяев то название, какое заслуживала.
Под этот урок истории с географией прогулочная партия прибыла к цели.
Гора названию соответствовала бы полностью, если бы за шестьсот лет, прошедших со времени завоевания – или освобождения, кому как больше нравилось – она не заросла жасмином и сакурой и не превратилась из парии Запретного города в его фаворита. Заботливые садовники насыпали дорожек-ниточек из белого песка, опоясывая склоны как гигантскую бобину, вырыли у подножия пруд, запустили карпов, навалили черных камней, поставили медные кумирни и передали эстафету природе, зарастившей камни мхом, берега – бледными дикими цветами, кумирни – патиной. И Мишаня, как окрестили ее Ивановичи, стала любимым местом прогулок юного населения Запретного города и их сопровождающих и опекающих. Маленькие и не очень вамаясьцы и вамаяськи, как упорно именовала их про себя Лёлька, разнаряженные как на именины, гуляли по парку. Одни сидели на траве и вдыхали ароматы весны. Другие играли в куклы. Третьи в догонялки, размахивая деревянными мечами и периодически налетая то на первых, то на вторых. Четвертые плели венки, методично выдирая бледные дикие цветы. Пятые собрались на берегу и бросали камнями в карпов. Когда их усилия становились особенно раздражающими, карпы, похоже, привычные ко всему, крутили у виска плавниками и лениво уходили к дальнему берегу, куда орава камнеметателей тут же мчалась с гиканьем и свистом.
– А я думал, вамаясьцы все такие… вежливые… и воспитанные, – потрясенно выговорил Ярослав.
– Наши дети растут как дикие розы на солнечной стороне, – с обожанием следя за играми ребят, объяснила Чаёку. – Особенно старшие сыновья. Родители позволяют им всё, потому что пройдет немного времени – и они почувствуют на своих плечах груз ответственности за свои рода и уже никогда не будут свободны. А в Лукоморье разве как-то по-другому?
Ивановичи переглянулись.
– Нет, всё так же, – деликатно подтвердил Ярик.
– Кроме того, что не так, – уточнила дотошная Лёлька.
– А чем ваши традиции воспитания отличаются от наших? – заинтересовалась дайёнкю.
– Ну, во-первых, нам не разрешают толкать других, рвать цветы в саду и бросать камнями в рыбу, – проговорила девочка, и что-то в ее тоне вещало, что в этом отношении вамаясьские постулаты педагогики нравились ей больше лукоморских.
– Отчего? – Чаёку удивленно
Яр не стал слушать, чего такого глубокомысленного ответит их попечительнице сестра. Задумчиво сорвав несколько не замеченных венкопроизводителями цветочков, он вдохнул их аромат, убедился в отсутствии оного, решил, что правильно тогда их выдирают, и как тот отец Онуфрий из присказки, отважно отправился озирать окрестности озера. Но берега его были плотно оккупированы клубом рыбоненавистников [72] , а ничего интересного вокруг не находилось, и мальчик решил обойти Мишаню и может, подняться к вершине. Каждый раз, проходя мимо какой-нибудь группы, Ярик останавливался, надеясь, что его пригласят если не играть в солдатики или в камни-ножницы-бумагу, то хотя бы плести венки, но тщетно. Удостоверившись, что взирающий на них мальчик не причиняет, не требует, не просит и не мешается, маленькие вамаясьцы возвращались к своим играм, словно его рядом не было. Когда же он шел дальше, они молча провожали его прищурами, что при их национальности не значило ничего. Даже проносившиеся мимо догоняльщики толкнули его всего пару раз, и то не из умысла. Отчаявшийся присоединиться к компании, княжич готов был проситься в игру даже к ним, хотя бегать не любил, прыгать не умел, а лазить боялся. Но в ответ на его вопросительный взгляд мальчишка-верховод лет на пять старше его, одетый в красное короткое кимоно с тиграми, презрительно дунул в трубу, взмахнул рукой, и табунок его подчиненных с деревянными мечами в руках пронесся мимо.
72
Посидев несколько дней на меню из рыбы во всех ее проявлениях, Ярослав почувствовал солидарность с ними.
Вздохнув, что видно, не судьба, Ярка поплелся по белой дорожке вверх. По обеим сторонам под напором поднявшегося ветерка деревья роняли лепестки, обволакивая благоуханием всю гору. Песок, влажный после ночного дождика, поскрипывал под ногами, наводя на воспоминания о сугробах, оставшихся в Лукоморье, и подзывая слезы к глазам в нежданном приступе тоски по родителям и дому.
Наверное, именно эти слезы – подкатившие, но не выплаканные, и не дали сразу заметить под веткой сакуры, свесившейся до земли, девочку лет семи в аккуратненьком кимоно, таком же бело-розовом, как цветы. Расстелив на траве циновку, она сидела, по-вамаясьски поджав ноги, и перебирала расставленные перед собой костяные фигурки. Мальчик задел головой ветку, та дрогнула, осыпая лепестками девочку и всё ее имущество, и на Ярика вскинулись испуганные черные глаза.
– Привет, – улыбнулся он как мог. – Какие у тебя человечки интересные. Можно посмотреть?
– Привет. Посмотри, – не спуская с него настороженного взгляда, девочка обвела рукой свою экспозицию.
– Меня Ярослав звать. Яри по-вашему.
– А меня – Синиока.
– Смешное имя, – улыбнулся Ярка и тут же пожалел. Девочка обиженно надула губы:
– Чего в нем смешного?
– Синеока похожа на "Синие Глаза" по-лукоморски. А они у тебя черные.
– Мое имя через "и" пишется, не через "е", – поучительно ответила она но, видя огорченный вид нового знакомого, поспешила добавить: – Но синие глаза – это, наверное, тоже красиво.
– Черные лучше! – торопливо заверил ее прощенный Ярик, приземлился на траву рядышком, оглядел фигурки, расположившиеся вокруг коленок Синиоки и удивленно приподнял брови: – Не знал, что в Вамаяси девочки тоже играют в солдатики!
– Это мне отец подарил! – словно оправдываясь, пояснила его новая знакомая и, опустив взгляд, добавила: – Конечно, он меня любит… но иногда мне кажется, что если бы я родилась мальчиком, он любил бы меня еще больше.
– У него нет сыновей?
– Есть, но… Это долгая и неинтересная история, Яри-тян.