Хождение за три неба
Шрифт:
Пока мы дошли до скалы, Шарик практически и закончил памятник. Высокая, метров пятнадцать, грубо огранённая пирамида. В основании — огромная наклонная пятиконечная звезда. В её центре Шарик выжег погребальную камеру.
— Это что, так дырка и будет?
— Не гони, Петрович. Афанасий что-то задумал. Так ведь, Афанасий?
Я кивнул деду: «Так». Шарик поплыл к «Скафу». У него было ещё одно задание. Да и нам нужно было перенести тела и снаряжение погибшей группы к месту захоронения. Справились и с этим. Мне, как молодому, пришлось залезть в камеру и принимать мешки с останками. Там же решили и положить
— Товарищи офицеры! Смирно! Так уж получилось, что нам пришлось провожать в последний путь героев-землян. Капитана Скворцова, старшего лейтенанта Долоберидзе, старшего лейтенанта Асмолова. Они выполнили приказ Родины. Выполнили ценой своей жизни. Они успели сделать свой первый шаг по новой земле, по другой планете. Продолжить их путь — наша задача!
Четыре автомата уставились в тёмное небо. «Огонь!» В давящем шуме ветра совсем не страшный автоматный залп. «Огонь!» Трассер уткнулся в тучи и исчез. «Огонь!» Щелчки предохранителей.
Я пошёл к своему шару. Я это должен сделать сам. Нет, не так. Это должен сделать человек. Медленно, стараясь не завалить, я повёл гранитную звезду к памятнику. Ну и что, что Шарик держал её гравизахватом? Вёл-то её я. Вот звезда привалилась к массиву памятника, по её периметру пошло секундное марево раскалённого воздуха, и она сплавилась с пирамидой.
Я отошёл к своим ветеранам. На багровой звезде чернели глубоко выжженные имена погибших ребят. А ниже их имён в гранит был вплавлен старый, изъеденный ядовитым газом автомат Калашникова.
Четыре руки взметнулись к козырькам фуражек. Прощайте, герои. Вы остаётесь тут, а нам нужно идти дальше.
Глава 3
Когда мы вышли из пусковой шахты, вокруг нас просто кипела жизнь. Спортивный лагерь звучал музыкой из клуба, весёлыми девичьими голосами, звонкими ударами по мячу на волейбольной площадке. Я только изумлённо помотал головой, когда увидел группу молодых ребят верхом на маленьких мохнатых лошадках. Молодёжь ёрзала в сёдлах и била лошадок пятками по брюху, пытаясь заставить своих мустангов перейти в карьер, но мудрые лохматые монгольские коняшки только согласно мотали головой, но бежать отказывались наотрез.
— Это что за цирк? Что я ещё упустил?
— Чаще надо бывать на работе, Афанасий! А то мотаешься, чёрт его знает где, на работу не ходишь, а зарплату получаешь, между прочим… Мы же решили завести лошадей. И ребятам конные маршруты не помешают, да и нам лошадки могут пригодиться. Ты же сам говорил, что шар на поверхности планет не работает.
— Да, не работает… А почему не ахалтекинцы? Не арабские скакуны?
— Нужны они тебе… Одни понты. А эти лошадки и прокормятся везде и сами, и даже от стаи волков смогут отбиться. Ближе к земле нужно быть, Афанасий. И она тебе придаст силу, как Антею!
— Ну, если как Антею, тогда ладно… Что сейчас делать будем? Есть предложения?
— Предложение одно, — сказал Костя. — Пошли ко мне, помянуть ребят надо… Только в столовку зайдём, я распоряжусь.
Пока мы оккупировали душ в гостевом коттедже для высокого начальства, наши поварихи сервировали
— Ну… вечная им память… — Костя встал со стаканом в руке, за ним встали все. После водки страшно захотелось есть. Все оживлённо застучали ложками, не забывая, впрочем, отдать должное великолепным деревенским соленьям.
— Кого поминаем? — шёпотом спросил меня Егор.
— Ты пей. Ребята были достойные… Ты бы гордился знакомством. — Егор молча кивнул.
Потом все вышли во дворик, расселись кто где, и дружно задымили. Егор тихо командовал девчатами из столовки, помогая им убрать со стола.
— Афанасий, а ты как эту планету назвал?
— Да никак… Когда мне было об этом задумываться? Не до этого мне было, отцы. Об одном думал — как бы ни гробануться…
— Не-е, нельзя так. Нужно дать ей имя. Положено так… — Петрович, как самый беспокойный и настырный, продолжал держать меня под прицелом своих выцветших глаз.
— Вот, например, ты что сказал, когда впервые вышел на поверхность?
— Не помню… «Шарик, свет!» сказал.
— Не, это не пойдёт. А потом?
— А потом Шарик сдулся, а я закувыркался вниз. Там я ничего не говорил. Даже матом не ругался. Просто не успел.
— А когда с дедом выходил из пещеры?
— «Вот незадача» он сказал… — вспомнил дед. — Как-то так, если я не ошибаюсь.
— Да уж… Планетка ещё та. Чистая незадача, если ещё конкретнее не сказать.
— А что? — сказал Костя. — Мне нравится. Незадача она и есть. Давайте её так и назовём.
Спорить не хотелось, после водки и ухи меня мягко накрыло сонное отупение. Я бросил окурок в урну и промазал. Встал, подобрал его и сделал вторую попытку. Теперь попал.
— Ладно, пусть будет Незадача. Вы знаете, отцы, я себе в мечтах навоображал как выйду на поверхность планеты со своим штандартом, воткну его в новую землю, дам планете имя и объявлю её своей…
— И что? — заинтересовался Петрович. — Имя мы ей дали, теперь дело за штандартом!
— Не, не пойдёт… Унесёт там ветром меня с этим штандартом. Только маленький пионерский флажок. Незадача — она Незадача и есть. Как говорится: «Как планету назовёте, так она и поплывёт». По орбите своей…
Все грустно улыбнулись. Так и закончился этот день.
А на следующий день Костя собрал нас на мозговой штурм. Тема заседания клуба знаменитых капитанов была одна: «Поиск экспедиции майора Октябрьского». Майор Октябрьский — это отец Кости. Как он мне рассказал, с революционной фамилией подсуетился его дед. Тогда это было модно и многие лихо меняли свои крестьянские прозвища на что-то звонкое и революционное. Помню, сам читал подшивки газет в библиотеке института. Особенно меня тогда рассмешили массовые переименования всяких Тоцких, Циперовичей и Кацев в Троцких. Не надо думать, что громкий псевдоним льва революции привлекал только евреев, нет — на фамилию Троцкий косяком переходили и Ивановы, Петровы и Сидоровы. До глубокого разочарования в новой фамилии оставалось лет восемь-десять. А там, за явно выраженную привязанность к троцкизму, восемь-десять лет плюсовалось к их срокам за вредительскую деятельность.