Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

Таммсааре Антон Хансен

В великом своем отчаянии дочь торговца готова была поверить, что сын аптекаря мерзко надул ее: отдал свою лучшую розу дочери Кальма, а для нее выбрал какую-то дрянь, что впору бросить посреди дороги, под колеса автомобилей и крестьянских телег.

У Ирмы было свое мнение о прекрасной розе Вальве Кальм, и она могла ручаться, что оно самое верное. Роза Вальве по-настоящему была предназначена Ирме, но, поскольку она не взяла, Ээди отдал ее сестре — разумеется, чтобы позлить, подразнить Ирму: «Хоть ты и не любишь меня, а я тебя люблю. И ничего ты не поделаешь, возьму и приколю свою любовь вместе с розой сестре на грудь». Думая так, Ирма

даже против своей воли ощущала, как что-то согревает ее, будто и в ее груди теплится любовь.

Но когда она с подругами вышла из школы, то увидела Ээди Кальма с велосипедом; он держал букет алых роз; ворот у него был раскрыт и грудь взмокла.

— Прости, я опоздал, не успел вовремя, — сказал парень и протянул розы изумленной девушке; в руке у нее был свернутый аттестат. — Я привез их тебе просто в шутку, посмотреть, возьмешь от меня или нет.

Сказал эти слова Ээди, и лицо его растянулось в какой-то жалкой, кривой усмешке.

— У меня нет настроения шутить, — сердясь неизвестно на что, ответила Ирма и даже не подумала взять протянутые розы; она пошла вслед за подругами. «Значит, не Ээди дал розу Вальве, он привез их только сейчас…» — решила она.

Едва она так решила, как Ээди проехал мимо нее и бросил свои розы к ее ногам. Ирма чуть не споткнулась о них.

Что же делать? Поднять розы? Нет-нет! Раз они брошены, пусть и лежат, Ирма не станет их поднимать. И она пошла.

Но, взглянув вслед велосипедисту, Ирма увидела, что он уже далеко и жмет на педали, не оборачиваясь, не пытаясь посмотреть, что происходит с розами.

Ирма остановилась. Может, все же поднять? Хотя бы одну, самую лучшую? Ведь Ээди сказал, что привез их просто шутки ради. А если и возьмет она их тоже шутки ради? Да, только шутки ради.

И Ирма вернулась, подняла розы с земли, чтобы выбрать самую красивую. Вот жалость — все они были красивы, Ирма не знала, какую выбрать, какие бросить. Она догнала подруг и, чтобы как-то выйти из затруднения, раздала их девушкам, оставив себе только одну.

Ирма не стала прикалывать розу к груди, чтобы избежать кривотолков. Вдруг Ээди узнает от кого-либо, что она подняла розы. Она просто держала одну в руке, как обычный полевой цветок, сорванный на обочине.

Одно дело, думала Ирма, держать цветок в руке, совсем другое — приколоть к белоснежному платью на груди; в груди — сердце, а в сердце — любовь. Да уж, в сердце непременно теплится любовь, если носишь алую розу на груди! Но никакой любви в сердце у Ирмы не было. Не было ее и у многих школьных подруг, однако ж все мечтали о ней. А Ирма даже не мечтала, или — вернее — если и мечтала, то о любви далекой и недосягаемой, что живет где-то в большом мире.

Всех интересовало, где же взяла свою розу Вальве Кальм, и дочь торговца это довело прямо-таки до слез. Кто подарил розу Вальве? Может быть, у нее какая-то скрытая любовь, тайный поклонник? Сама Вальве не раскрывала секрета своей розы, она только лукаво и торжествующе улыбалась, и ее подруги невольно решили: «Да, пожалуй, это скрытая любовь, только она может принести столько радости молодой девушке».

Велико же было их удивление и разочарование, когда в тот самый день загадка эта раскрылась самым земным и прозаическим образом. Радость окончания школы в конце концов обернулась печалью и вселила в сердца какую-то нежданную пустоту. Словно сговорившись, все оглянулись в сторону церковной ограды, за которой были обомшелые кресты и столетние надмогильные

холмики. Девушки сошли с дороги и двинулись на кладбище — искать там утешения. Едва они дошли до ворот кладбища, как появилась горничная пастора и отозвала прейли Кальм — на два слова. Когда та отошла в сторонку и прочие медленно потянулись по тропе, все расслышали, как горничная чуть ли не в полный голос спросила у Вальве:

— Ну-ка, прейли, кто произвел больший фурор, вы или прейли Казе? Госпожа пасторша больно уж хочет это знать.

— Скажите госпоже пасторше, что роза прейли Казе ничто по сравнению с моей. Это так разозлило прейли, что — видите, она даже не пошла с нами, отправилась домой вся в слезах.

— Неужто? — удивленно воскликнула горничная. — Даже заплакала!

— Она, видно, думала, что роза будет только у нее, и вдруг — у меня тоже!

— Вот обрадуется наша госпожа, когда узнает это! — сказала горничная. — Ведь госпожа так любит свои розы, точно у них есть душа.

И всем стало ясно: роза Вальве выросла в пасторате. Ирма очень удивилась, как это она не догадалась сразу, она же знала, каковы отношения между Кальмами и пасторской семьей. Удивилась и дочь пекаря, ей ли было не знать, что когда что-то затевается в доме аптекаря, в пасторате не сидят сложа руки. И — наоборот.

Думать так было, конечно, некрасиво, к тому же и несправедливо. Все это поняли, когда Вальве Кальм совсем уже открыто объявила, как оказалась у нее на груди роза госпожи пасторши. Госпожа пасторша сама выбрала самую красивую из роз и сама же, своей рукой, ее приколола. Подумать только, что она при этом сказала! А сказала она вот что: «Да будет эта роза у барышни Кальм в знак того, что господь бог и добрые люди не забывают ее в роковые часы». Именно так было сказано госпожой пасторшей, когда она своей рукой прикалывала розу у Вальве на груди. И все согласились с тем, что это были прекрасные и значительные слова.

Ирма повторяла эти слова и про себя, когда возвращалась одна домой. Погода стояла теплая, солнечная. На небе не было видно ни облака. Лишь когда она миновала дома поселка и взошла на холм, откуда открывался вид на поля, на юго-западе показались редкие облачка — такие безмятежные и мирные, что Ирма ощутила щемящую боль в груди. Никогда еще не чувствовала она, чтобы далекие купы облаков, там и сям обрамляющих голубой небосклон, такой болью отзывались в сердце, будто в нем зарождалась первая любовь.

С щемящим сердцем пришла она домой, забыв напрочь, что сегодня день, который она ждала с такой великой тоской, словно перед нею должны раскрыться ворота вселенной.

— Что же ты не радуешься, дочка, ведь школу окончила! — сказала мать.

— Эх, мама, от радости грустно делается, — ответила Ирма.

— Откуда у тебя эта роза?

— Роза? — рассеянно спросила дочь, как бы не поняв; она совсем забыла о ней. — Ах, эта? Да так, шутки ради.

— Кто тебе ее дал?

— Я сама взяла, — ответила Ирма.

— Где же это розы можно так запросто взять? — спросила женщина.

— У дороги на земле валялись, — ответила ей дочь. — Много было, я их подругам раздала, только одну оставила себе.

— Ой и врешь же ты, — сказала мать.

— Сущую правду говорю.

— Как же эти розы туда попали? — Мать разбирало любопытство.

— В том-то и дело, как они туда попали… — задумчиво произнесла Ирма.

— Без Ээди не обошлось? — спросила мать.

— Конечно.

— А он откуда их взял?