Хозяин
Шрифт:
— А что? Похож? — он еще сильнее выкатил грудь. Стало реально страшно — а ну, как заденет? Сотрясением мозга не отделаешься.
— Не то слово, — я, наконец, справился с ширинкой. — Больше, чем фотокарточка. Шварценеггер грустно чешет харю. Костюмчик, небось, на заказ шил?
— Само собой.
— Небось, дорого обошелся?
— На хлеб с маслом осталось. А чего это ты так за мои финансы распереживался?
— Да плевал я на твои финансы, — с похвальной откровенностью сообщил я. — Просто сообразить пытаюсь, откуда ты взялся.
— А вон из той тачки, — он махнул рукой в том направлении,
И клацнул с досады зубами. Там, метрах в двадцати пяти-тридцати, маскируясь под цвет асфальта, стоял седан системы «Вольво». Имея за лобовым стеклом еще двоих седоков. Может, конечно, их было и больше, но я разглядел только двоих. Впрочем, количество роли не играло. Как и тот факт, что с маскировкой у седана получалось хреновастенько. Но свою задачу он выполнил — подкрался ко мне бесшумно и незаметно, и высадил десант, который, в свою очередь, провел весьма удачный рейд по моим тылам. Так что «Вольво», по большому счету, можно было хоть в серо-буро-малиновую полосочку разрисовывать. Мне от этого легче не станет.
— Понятно, — вздохнул я. — А ты, вообще, кто будешь? Блюститель нравственности?
— А я могу с правой, — спокойно сообщил гигант. — Могу и с левой. Ты разницы не почувствуешь.
— Не надо с правой, — возразил я. — И с левой не надо. Я тебе верю. Ты именно по мою душу?
— Угадал.
— А как узнал, что меня именно здесь искать надо? Мы же почти в лесу. Почти в глухом. Так не бывает.
— Вот ты гонишь! — заржал он. — Мы-то здесь! Значит — бывает. Ты оглянись, братан! Видишь эту матреху?
Я обернулся и посмотрел в салон. Получилось не очень, потому что я стоял вплотную к машине. Брюнетка не потрудилась переместиться поближе, а мне нагибаться, чтобы заглянуть в ее лучистые, мать их, глаза, почему-то не хотелось. Позвонком чуял — чревато. Хотя, если разобраться, гиганту никакой выгоды не было нападать на меня сзади. Он и без того был хозяином положения. Я, к примеру, даже спорить с этим не собирался.
Короче, от брюнетки я увидел только два окорочка, на которые недавно повелся, как сом на лягушонка. Платье на них было уже одернуто, куда подевались трусики — бог весть. Я положил их рядом с окорочками, на сиденье. Но сейчас там было пусто. Спрятала улику? Гиганта, что ли, застеснялась? Так это глупо — он, пока меня из машины извлекал, наверняка все, что нужно рассмотреть успел. Но не это важно. Важно было другое — именно брюнетку имел в виду гигант. И я не нашел ничего лучшего, кроме как буркнуть:
— Ну?
— Это наша матреха! — горделиво поделился гигант.
— Ну?! Повезло вам. Красивая матреха. Я-то грешным делом подумал, что она нимфоманка.
Гигант пару-тройку секунд тупо пялился на меня, потом, сообразительный такой, расплылся в улыбке.
— Не-е! Она натуралка. Это она тебя нашла. И до нашего приезда здесь продержала. Здорово, правда?
— Бесподобно, — подтвердил я. — Как разное гениальное. Как круглое колесо. — На этом месте гигант свернул ладошку в кулак и продемонстрировал мне. Выглядело внушительно. Поэтому я поторопился вытянуть открытые руки в его сторону. — Все, все. Заткнулся. Мне только одно непонятно.
— Братан! — гигант расслабился и даже кулак разжал. — Да наши по всему городу на васоре. Ищут тебя и перо. Ты хоть в курсе, что за игрушку ты у Шепелявого отмел?
— Дурацкую игрушку, — сказал я, мимоходом отметив, что у привокзального хуцпана был неплохая коллекция кличек. Как жен у моряка — в каждом порту новая. Сперва Ржавый, теперь Шепелявый. Между прочим, захотелось погордиться — для себя я его так и обозвал еще при первой встрече. Но потом гордиться расхотелось — собственно, что тут странного? С его-то тридцатью тремя шипящими буквами на все случаи жизни? Не Левитаном же его обзывать, в самом деле. — Что это за игрушка — баба с ключиком? Озабоченный кто-то делал, да?
— Дурак ты, братан, — сообщил мне гигант. — Этому ключику цены нет. Твое счастье, что ты не в теме. А то у меня было указание мочить тебя, если что не так. — Он немного подумал и бесшабашно махнул рукой: — Да какая разница, братан? Я тебя все равно замочу. Даже если все нормально будет. Даже если ты будешь ласковым, как плюшевый мишка. Я это дело люблю. Веришь, нет?
— Чего ж не верить? — буркнул я. — Верю.
— Что ты там спрашивал? Как мы узнали, куда ехать надо? Да все просто, братуха! Эта матреха тебя в аэропорту срисовала, сообщила, кому надо. А дальше — дело техники. У нее в заколке — маячок, у нас в машине — радарчик. Мы ж не лошье, в натуре. Ты даже не представляешь, с кем связался.
Он стал благодушным и болтливым, этот огромный мишугенер, который запросто мог стать чемпионом-супертяжем и превратить Тайсона в набор фрикаделек. Или, к примеру, знаменитым центровым, чтобы в составе нашей сборной рвать на тряпочки разных Майклов Джорданов и Мэджиков Джонсонов. Но он решил спустить в унитаз свое блистательное спортивное будущее. И все ради того, чтобы однажды встретиться со мной вот здесь, в нескольких километрах от города. Лестно, конечно. Но мне-то эта встреча ничем хорошим не грозила.
И еще гадко было сознавать, что я лопух и даже немножко больше. Я-то думал, что брюнетка треплется по телефону под палящим солнцем, потому что дура или, как минимум, на солнце перегрелась. А оказалось, что она в это время сдавала меня каким-то хуцпанам, как бомж — стеклотару. Иными словами, выходило, что дурак — я, а совсем не она. Взгрустнулось.
— А можно так, чтобы не убивать меня насовсем? — спросил я гиганта. — Я ножик отдам. Я его не поломал даже. Ключик выдвигается. И бабу я не домогался.
— Гы! — сообщил он мне на это. — Ножик и так наш будет, никуда не денется. А тебя я все равно убью. Из любви к искусству. По-другому никак.
— Что, совсем, да? — грустно спросил я.
— Абсолютно, — подтвердил он. Потом вынул из-за спины ПМ и загнал патрон в ствол. Мне слегка заикалось. А гигант совсем растаял, великодушно предложив мне: — Ты, как еврей, молиться, конечно не умеешь. Только я добрый. Гони сюда нож и можешь перед смертью песню любимую спеть. Вместо молитвы. Ну, эту… «В семь сорок ты приехал, в семь сорок ты уехал». — Он попытался это спеть. И даже станцевать. И то, и другое получилось отвратительно. Он и сам это заметил, поэтому стал немного угрюмее. — Или «Гавана киллар».