Хозяин
Шрифт:
— А в тюрьме насильников не любят.
Руль дернулся у меня в руках. Ну отчего сегодня все так неожиданно происходит? Зачем она так резко поменяла тему? Ей-богу, с такой тенденцией все закончится тем, что я так внезапно захочу в туалет, что просто добежать не успею — наделаю в штаники. И хорошо, если это будет по маленькому… Господи, стыда ж потом не оберешься!
Но я таки взял себя в руки, скосил на брюнетку правый глаз и строго сказал:
— Ты очень познавательные вещи говоришь, ты знаешь? Тебе в Москву надо, «В мире животных» вести.
— Я серьезно! — она выглядела слегка
— Ну, правильно, наверное, делают. Только ты-то откуда знаешь? Принимала участие? В качестве опускающего? Или наоборот?
— Плохо тебе там придется, — Зовутка-Вероника пропустила мои слова мимо ушей.
— А чего я в тюрьме забыл?
— А я подам на тебя за изнасилование.
— С чего ты взяла, что я тебя насиловать собираюсь?!
— А как же! — похоже, она была абсолютно уверена в том, о чем говорила. — У тебя ничего не получилось за городом, вот ты и везешь меня куда-то. Как будто я не знаю, зачем. Вам, мужикам, всем только одного надо.
— Ты как с такой логикой до такого возраста дожила? За городом у меня все получилось, только я ничего не успел. Это разные вещи. А везу я тебя, чтобы спрятать на время. Во-первых, чтобы ты обо мне не разболтала кому не надо, а во-вторых, потому что ты водишься с плохими мальчиками, я тебе это уже говорил. И, если я тебя не спрячу, то они тебя совсем испортят.
— Спасибо тебе, папочка, еще раз!
— Не за что. Кто ж тебя, кроме папочки, на путь истинный наставит? Кроме нас, папашек, это сделать некому.
Она всерьез обиделась на меня и замолчала. Но мне было уже плевать — на все свои высказанные и невысказанные вопросы я получил довольно исчерпывающие ответы. Да и потом — до Генахиного гаража, куда я, собственно, изначально и держал путь, осталось рукой подать. Заторы и пробки, запутанные переулки и прочие неприятности езды по городу неприметно остались позади, спасовав перед увлекательной и весьма содержательной беседой.
Загнав машину на территорию гаражно-строительного кооператива, я выбрался наружу и, как истинный джентльмен, поспешил к даме с целью помочь ей выйти из салона. Дама, правда — видимо, как истинная леди — слегка поупиралась всеми четырьмя конечностями, и мне пришлось взять ее за плечо и еще раз помочь выйти.
До брюнетки дошло, что это конечная и дальше мы не поедем, а главное — что упираться, собственно, смысла нет. Поэтому она покинула-таки салон и обозрела местность взглядом кошки, которую только что грязно домогалась мышка.
— Что это? — пискнула она, закончив осмотр. — Куда ты меня завез?
— Это гаражи, — объяснил я. — Здесь тебя искать не будут. Честное октябрятское.
— Ты что — больной?!
— С чего ты взяла? Я же о тебе беспокоюсь, глупенькая. Ты погляди, в какое место я тебя привез! Ручная работа, почти Фаберже! Памятник архитектуры, натурально. Так что наслаждайся. Я тебя здесь на пару деньков запру, думаю, за это время успею все уладить. А потом приеду и освобожду. В смысле — освобожую… Короче, выпущу.
— На два дня? — всхрапнула она. — Ты точно больной! Что я тут буду делать два дня?
— Я же сказал — получать эстетическое удовольствие. Развиваться
Я подвел ее к воротам Генахиного гаража и принялся возиться с замком.
— А ты?
— Ты хочешь спеть на два голоса? — удивился я. — Да без вопросов. Вот я через два дня вернусь — и споем.
Дверь распахнулась, и я ввел даму внутрь. Допускаю, что там было сыро и бегали пауки, но это не повод вырываться так, как начала вырываться она. Пришлось взять ее за задницу и плотно прижать к себе. Получилось очень сексуально, хотя я ничего подобного не имел в виду. Вот честное слово. Просто в таком положении ей было гораздо труднее трепыхаться.
— Пусти! — прошипела она, уперевшись мне в грудь кулачками.
— Ты на меня слушай. Я диспозицию объясняю. В углу — тахта. В погребе — жратва и даже, говорят, бражка есть. Удобств, извини, нет. Так что придется в ведро. Хотя бы вот в это, — я придвинул ногой ближайшее. — Так что располагайся.
И отпустил ее. Потому что: а) она уже успокоилась; и б) я надеялся, что до нее дошла неотвратимость уготованного мною.
Вероника действительно не стала делать поползновений в сторону освобождения. Я больше скажу — она даже не отодвинулась от меня. Так и стояла, сложив кулачки на моей груди. Правда, теперь не отталкиваясь, а прижимаясь. И голову на плечо мне взгромоздить попыталось. Что, впрочем, у нее не получилось — росточком не вышла. Но это ее ни фига не смутило.
— А если с тобой что-нибудь случиться? — спросила она тем самым голосом, который пленил меня в самом начале знакомства.
— Тогда мы не будем петь дуэтом, — я пожал плечами. — Тогда тебе придется брать ломик и долбать стену. День упорного труда — и ты на воле.
Брюнетка подняла голову и заглянула мне в глаза. От этого взгляда у меня в штанах снова предательски зашевелилось либидо. А потом ее руки поднялись и обвились вокруг моей шеи.
— Не оставляй меня здесь одну, ладно? — страстно прошептала она. — Не уезжай! Здесь мерзко и страшно. Я боюсь.
— И кто там собирался на меня за изнасилование подавать? — у меня охрип голос. Куда-то на задворки сознания отодвинулись и ножик, и происшествие на пригородном шоссе. Брюнетка была так близко, что сложно было думать о ней, как о подсадной утке. Тем более, что здесь и сейчас она уже не была уткой. — Полагаю, это мне подавать придется.
И, подняв Веронику на руки, я понес ее к тахте. Ведь все по любви, правда? А на случай биологической экспертизы у меня в заднем кармане брюк был заныкан презерватив.
6
От Генахиного гаража я отъезжал, похожий на мыльный пузырик. Такой же переливчатый и раздутый светлыми эмоциями. Давно за собой заметил — сделаешь человеку приятное, и самому хорошо становится. Я приложил массу усилий, чтобы Веронике было не так тоскливо ожидать меня в течение двух дней. И, кажется, преуспел в этом. Вероника, надо отдать ей должное, в долгу не осталась, снабдив меня в дорогу кучей приятных воспоминаний.