Хозяйка Айфорд-мэнор
Шрифт:
А он боялся, очень боялся, пусть и бахвалился в своей привычной манере.
— Вы могли бы мне рассказать, — заметил он только, вполне осознавая тот факт, что вызвать отца на откровенность у него не получится. — Я мог бы помочь.
И тот усмехнулся:
— Окстись, щенок! Не бери на себя слишком много, — произнес он, выходя за порог комнаты.
Коллум замер в задумчивости, глядя в след удаляющемуся отцу, а после воротился в комнату дочери, где и провел целый час, обещая ей купить новую канарейку или двух, еще лучше прежних и непременно не менее певчих.
Когда Лора достаточно успокоилась, и Коллум
— Удалось выяснить, кто убил птицу мисс Лоры?
— Нет, господин. Все клянутся своей головой, что никогда такого б не сделали, и я верю им. Нашу маленькую хозяйку в Шерман-хаусе любят все как один!
— Был ли в доме кто-то чужой, посторонний?
— Посторонний, господин Шерман? — Джерси, казалось, смутился. — Ваш отец, сами знаете, приказал обновить погреба, так работники снуют целыми днями, что те муравьи. Правда, в хозяйскую часть не заходят. Заметь я только такое, сурово бы отчитал каждого, можете быть уверены, господин!
Джерси служил их дому долгие годы, и сомневаться в его искренности не приходилось. Коллум молча кивнул и, выходя в холл, заметил отца, вышедшего из дома. В большое окно было видно, как он идет в сторону сада, торопливо, размахивая руками, словно в беседе с кем-то невидимым.
Быть может, с самим собой.
И Коллум, наблюдая за ним, еще с большей ясностью понял, что должен узнать, что стоит за ссорой отца с бывшим другом. Что случилось в Манчестере прошлой осенью…
К счастью, скоро стрижка овец, и он повезет туда шерсть на продажу. Отец еще месяц назад сказал, что доверяет это дело ему, сказал так, словно Коллум и прежде этим не занимался: обычно отец кутил в кабаке, а он сбывал шерсть перекупщикам из Кале. Те платили меньше того, что можно было бы выручить, продавая сырец напрямую, но ехать ради этого в Лондон, нанимая охрану от грабителей на дорогах, оплачивая еду и ночлег в придорожных гостиницах — все это не стоило свеч. Слишком муторно и затратно… Легче было продать шерсть перекупщикам прямо в Манчестере. Так он и делал, пусть отец и ворчал, что Коллум пропускает деньги сквозь пальцы, что ничуть не понимает в делах, и был слишком уперт, чтобы признать собственную ошибку, даже если их управляющий, мистер Ленгби, расписал ему плюсы и минуты данной затеи по пальцам, словно ребенку.
Итак, в следующем месяце он едет в Манчестер, туда, где случилось нечто значительное, судьбоносное для отца и, как видится, для них с Лорой.
Но как выяснить что?
Фигура отца как раз растворилась средь листвы садовых деревьев, и Коллум, движимый необходимостью действовать за спиною отца, отправился к его кабинету. Если ему повезет, мистера Ленгби, не будет на месте, и он…
Коллум сам не знал, что станет там делать, действовал скорее интуитивно, но это было единственным, что пришло ему в голову. Вряд ли приходилось надеяться, что отец вел дневник, подобно юной девице, но вдруг хоть что-то подскажет ему направление поисков.
Коллум толкнул дверь и вошел — в комнате было пусто.
Удача…
Он осмотрелся: аккуратно разобранный стол, явно дело рук управляющего, сам отец аккуратностью
Стоп, что это? На догорающих углях камина Коллум заметил клочок белой бумаги.
Подошел и выхватил его из огня. Размял тлеющий угол обрывка голыми пальцами и присмотрелся…
«… ты отве… шь за в…» прочитал он.
И, поразмыслив, сложил полную фразу: «Ты ответишь за все». Почерк четкий, напористый, с округлыми завитками. Таким не пишут бедные батраки, нанятые отцом для обустройства его погребов (те, верно, и вовсе не умеют писать), таким пишут люди грамотные, ученые. Клерки, нотариусы, адвокаты…
Коллум стиснул клочок бумаги в руке и вышел из кабинета отца, полный самых тягостных мыслей.
19 глава
Время шло, а происшествие с куклой не забылось: более того — обросло новыми, не менее жуткими деталями. Например, дня через три после первого случая кукла, которую Бенсон снес на чердак, оказалась сидящей за обеденным столом в холле, когда Аделия спустилась утром на завтрак. Посаженная во главе стола на место хозяйки, в доме с еще не раздернутыми портьерами она казалась живым человеком, глядящим на нее немигающими глазами…
Аделия тогда испугалась до дрожи, вскрикнула и отступила к стене, не смея пошевелиться. Вошедшая в комнату Глэнис оказалась менее сдержанной, и, вцепившись в свой фартук, огласила весь мэнор очередным истерическим ором.
Кто кого именно успокаивал так и осталось в то утро загадкой: Глэнис — Аделию или наоборот. Однако после этого раза куклу спалили в печи, и, казалось, избавились от проблемы, да время впоследствии показало, что не совсем.
Да и стоило ли надеяться на такое?
В проклятия, духов или тому подобные вещи Аделия верила лишь отчасти, допуская, что если нечто непознанное и могло бы случиться, то только не с ней и не в их прагматичном, вовсе не сказочном Ланкашире.
А потому понимала: за этими случаями кто-то стоит.
Кто-то живой, существо из плоти и крови, а не призрак, неожиданно объявившийся ни с того ни с сего.
Гдэнис, конечно, против этого выступала: мол, «ни с того ни с сего» — абсолютно неверная формулировка. Дом, простоявший две сотни лет, не мог обойтись без хотя бы одного самого захудалого привидения… И ничего, что прежде они о нем не слыхали, вдруг только сейчас он решил себя проявить. Кто знает, что у них, призраков, на уме…
Когда появилось зеленое платье, Аделия даже не удивилась: простенькое, такое, какие девушки из семей средней руки надевают на воскресную службу, оно обнаружилось у нее на постели однажды вечером по возвращении с мыловарни.
Она никому о нем не сказала, просто спрятала на самое дно сундука и ждала, что будет дальше.
А дальше пришло время стрижки овец. И Бенсон, несколько раз писавший хозяину с просьбой если не озаботиться самим предстоящим процессом, то хотя бы свезти шерсть в Манчестер и продать ее по пригодной цене, совсем загрустил. Мол, торгаши там, писал он, верткие, словно угри: присмиривают только в присутствии важного господина, его одного и слушают, слуги же у них не в почете. Так обведут вокруг пальца, так зубы заговорят, что получишь лишь полцены, да и то с великим трудом. Но Айфорд ему не ответил…