Хозяйка Айфорд-мэнор
Шрифт:
— Мой отец мертв?
— Да, и мне жаль говорить тебе это.
— Кто это сделал?
— Человек, жаждущий отомстить нашим семьям, твоей и моей. — И Аделия рассказала о произошедшем в Уопинге. — Ты должен был расспросить отца о деталях, выяснить, что рассорило Айфорда с Шерманом…
— Так моя фамилия Шерман?
— Да… ты хозяин многих окрестных земель.
Собеседник Аделии невесело усмехнулся:
— Довольно неожиданный взлет от простого конюха в господина окрестных земель.
Она боялась увидеть
— Я страшилась, что правда заставит тебя возненавидеть меня, — призналась она.
— Отчего вдруг?
— В большей мере из-за твоей дочери, Лоры… Она ведь думает, что ты мертв, и, верно, очень страдает.
Лора… Коллум живо представил девочку с белыми волосами, что частенько являлась ему в его снах. Значит, вот кто она — его дочь… Сердце отозвалось тянущей болью.
— Вы полагаете, я сумею вернуться? — спросил он на полном серьезе. — Стать тем же, кем был до ранения? — И покачал головой, сам же и отвечая. — Это вряд ли возможно. Во мне живет зверь, и я не уверен, что смогу его обуздать… А жить, подвергая опасности тех, кого я люблю…
Аделия с чувством взмолилась:
— Коллум, пожалуйста, не говори о таком: что бы с тобой ни случилось, ты все тот же, кем был, я в этом уверена.
— Я даже не помню, кем был, — улыбнулся он с грустной улыбкой. — Даже память и та мной утрачена.
— Бевин сказала, она может вернуться.
— Бевин много чего говорит, но я не уверен, что готов нести эту ношу. Мне кажется, было бы лучше, умри я тогда… Ей не стоило мне помогать.
Он не мог в самом деле думать такого… Аделия поглядела на Коллума с громко бьющимся сердцем. От мысли, что его могло больше не быть, темная мгла, что однажды поглотила ее, всколыхнулась, сжав сердце стальным кулаком. Дышать стало враз тяжелее… Захотелось вцепиться в крепкую руку и умолять ее обладателя не бросать ее один на один с этим миром.
Она не знала, что станет делать тогда…
Наверное, задохнется от горя и непреходящей тоски.
И Коллум как будто прочитал ее мысли: протянул руку и просто накрыл ее пальцы ладонью. Сжал их несильно, так что сердце ее зачастило совсем в другом ритме, и переменил тему их разговора:
— Расскажите мне, кто я такой… Кем я был, пока ни лишился себя. — И посмотрел очень ласково, всепонимающе.
Так на Аделию еще никто никогда не смотрел…
Никто никогда не пытался ее понимать.
И в ней что-то забилось… что-то помимо беспокойного сердца: возможно, надежда. Хрупкая бабочка с полупрозрачными крыльями затрепетала у самого сердца…
— Боюсь, мне сложно говорить о таком: я мало вас знаю, — пролепетала она, невольно сбившись на холодное «вы».
И рука с чуть шершавыми пальцами снова сжала ей руку.
— Но ведь… ты чувствуешь что-то… расскажи почему, —
Девушка непроизвольно сглотнула. Притихло всё разом: деревья в саду, топот служанок в глубине дома, малыш в ее животе — всё, даже глупое сердце. Как будто и оно, окаянное, ждало, что она скажет…
А сказать было сложно…
— Я… я не знаю… так получилось. Само по себе… Вы… ты… ты всегда был добр ко мне. Ты мне помогал, пусть я даже не знала об этом… И была очень несправедлива. Глупа… Я… — Выдать ни одной цельной фразы не выходило. Ее никогда не учили говорить о собственных чувствах. — Ты добрый и честный. Когда мне сказали, что тебя больше нет… мир утратил все краски. Я даже не знала, что такое бывает! И я не жалею, что Бевин спасла тебя, пусть даже такою ценой, — с жаром заключила она, вцепившись свободной рукой в предплечье мужчины.
Глаза их встретились, взгляды переплелись, и Коллум, подавшись вперед, провел пальцем по ее приоткрытой нижней губе.
— Мне кажется, я всегда любил вас, Аделия Айфорд, — произнес очень тихо, так что она едва смогла различить (и все из-за буйно стучащего сердца, отдававшегося набатом не только в ушах — в вибрации самих стен, как ей казалось).
А потом он накрыл ее губы своими. Так нежно и трепетно, словно бабочка, что трепетала у ее сердца, могла рассыпаться в прах от одного неловкого прикосновения. Аделия ахнула бы, если б могла, и рассмеялась от счастья, зазвеневшего в ней бубенцами, но губы мужчины целовали ее, и вся радость ее сконцентрировалась в руках, в цепких пальцах, что прикасались к нему, держали так крепко, словно боялись вновь отпустить.
И дрожь его собственных пальцев, казалось, передалась ее телу…
Но мужчина вдруг отстранился, отводя глаза и, казалось, опасаясь чего-то, однако Аделия потянулась к нему и без страха заглянула в глаза… В них полыхало желтое пламя. Светлые от природы, сейчас цвета выдержанного бурбона, они, казалось, горели огнем…
— Боишься? — спросил он хрипло.
И Аделия дернула головой:
— Будь рядом кто-то другой, забоялась бы, но не тебя… Не теперь. Ты зла мне не причинишь…
— Я не был бы так в этом уверен, — возразил Коллум, хоть плечи его и расслабились. — Сам толком не знаю, на что способен, когда обращаюсь…
И Аделия вдруг поняла:
— Ты думал, что убивал этих девушек? Потому пытался уйти?
— Я боялся, что могу быть опасен. Особенно для тебя… — И выдохнул: — Я и сейчас ни в чем не уверен. Бевин сказала, зверь нуждается в приручении… Он должен слушать мой голос, но я не уверен, что могу его приручить. Однако, я должен, ведь рядом есть кто-то, желающий причинить тебе зло…
— Не только мне — нам обоим, — поправила его девушка.
— … Кто-то, стрелявший в меня прошлой ночью… и убивший отца. Лжеоборотень…