Хозяйка бобового стебля
Шрифт:
И когда несчастное животное оказывается на воле, лис на всякий случай пятится от неё. А вот сама корова, вновь протянув, на этот раз более радостное: «му-у», принимается с жадностью рвать траву. Прямо там, на месте, даже не пытаясь отойти в поисках более сочной еды.
— Эм, — лис чмыхает и кривится. — Ну я теперь даже не знаю, что думать. Дикие люди тут живут, ты уж прости, Джилл.
— Она просто чахнет от голода... И это ещё большой вопрос, почему её тут заживо не сожрали крысы или болезнь. Какое к чёрту молоко?
Она и сама валится
— Дочка, — так не вовремя выходит мать и застывает на крыльце, замечая корову и лиса. — Пошёл! Пошёл вон! — машет она на него какой-то тряпкой и наклоняется, чтобы поднять камень.
Джек, решая не давать ей возможность потренироваться в меткости, стремглав уносится со двора.
— Ты чего за коровой не следишь?! — кричит мать Джилл. — Не видишь, что ли, что лиса рядом? Зачем было выпускать её, когда здесь звери дикие, а ты даже отогнать не можешь?
— Что ей сделает лиса? Она её приняла за кучу навоза на ножках! — Женя поднимается. — Что с коровой?
— А что с ней? Мусечка ещё ничего! Это я тут скоро помру с вами, никакой помощи нет. Ты подоила её?
— Откуда у неё будет молоко? Она там стояла голодная!
Ей даже слов не хватает, настолько вся ситуация нелепая.
— Почему не убрано у неё? Почему сарай в таком состоянии?
— А силы у меня есть, каждый день там убирать? Да и тебя ведь искала, волновалась, мне не до коровы было.
— Да там всё так выглядит, будто не убиралось никогда! Ты чем занята целыми днями?
Если подумать, здесь ведь и развлечений–то нет никаких, разве что только корову мыть.
— Так, вот, с малой нянчиться надо, да овощи, — машет рукой на свеклу и капусту в траве, — растить пытаюсь. Травку корове собираю. Ты чего это удумала меня отчитывать, а?
— А зачем ты её заперла? Тут же травы полно, можно было бы привязать и всё. Она едва на ногах держится!
— Ха, — выдохнула мать звучно и резко, с таким возмущением, будто дочь сморозила несусветную чушь. — Так у соседей не так давно, говорят, волки коровку задрали. Я своей рисковать не буду! А часто выпускать её не выходит, она ж возвращаться тогда не хочет. Кто её за рога тащить в сарай будет, ты? Я бы посмотрела на это! Нет... А вообще, ты молока надои нам, да пойди на рынок, наверное, продай её. А? Может больше толку то будет, — вздыхает она горестно. — Бедная наша Мусечка.
— Продать единственную корову? А что потом делать?
Может, конечно, мать Джилл где-то работает, но что-то это сомнительно.
— Купим еды или семян, или придумаю чего ещё. Ты главное продай её повыгоднее, и не умничай тут! Делай, что тебе говорят, — и она, развернувшись, собралась уйти в дом, но замерла на крыльце. — Только про молоко не забудь.
Женя не выдерживает, топает ногой и кричит:
— Боже, да где логика-то? Где?!
— Логика? — с подозрением щурится на неё мать. — Что ещё за логика? Ты где таких слов нахваталась, паршивка?! Что люди о нас подумают?!
Глава 7. Взгляд чёрного
Анна сидит у окна, поджав под себя ноги, наблюдая то за матерью, то за коровой во дворе. Кто из них интереснее, она так и не смогла решить. Но мать точно приятнее... И Анна переводит взгляд на неё.
Она что-то бормочет себе под нос, копаясь в небольшом старом шкафчике. И, наконец отыскав там засохшую горбушку хлеба, принимается крошить её в горячий... Ну, можно сказать, бульон. В воде варилась морковь, горстка ржи, которой было слишком мало для каши и тем более муки. И несколько каких-то кореньев.
— Джилл продаст корову? — Анне всё же не даёт покоя тот ходячий ужас за окном.
— Конечно.
— Разве она не даёт нам молоко? И творог.
— Она ведь всё равно подохнет скоро... — ворчит мать. — А Джилл мы за Вилли отдадим. После чего с голову не помрём, уж поверь. Парень он работящий, и дом у него хороший.
— Он страшный, — кривится малышка.
— Кажется, ты уже говорила об этом, — вытирает мать руки о потрёпанный фартук и усмехается: — Мала ты ещё, чтобы понимать что-то в мужской красоте. И не вздумай что-то такое ляпнуть, когда он приедет! Уяснила? Не смей его злить. Ты должна быть вежливой и милой. То есть, должна помалкивать.
— Хорошо мамочка, — вздыхает она. — А когда он приедет?
Мать задумывается.
У неё тут же мелькает в мыслях последняя их встреча и его слова: «отдыхайте, заеду позже». Почему-то она решила, что это значит «заеду завтра», но вдруг...
Женщина хватается за сердце и прислоняется спиной к печи.
— Батюшки... Он ведь человек хороший да умный. Конечно он сегодня ещё к нам заедет, чтобы убедиться, что здесь всё в порядке. Это он время нам дал поговорить и в себя прийти... Джилл! — кричит она и спешит к двери. — Джилл, детка, а ну-ка стой! Бросай корову!
А корова, которую ещё и не пытался никто вывести со двора, медленно поднимает на неё свою рогатую голову и тянет недоумённо и испуганно своё душераздирающее «му-у».
Женя, чувствующая как будто под кожей бугрится тёмное, нехорошее веселье, выкрикивает в ответ, уперев кулачки в бока:
— Куда бросать?
— Обратно в сарай, — сбегает она со ступеней крыльца.
И корова, словно всё поняла, несётся, покачиваясь на ходу, вон со двора.
— Ах ты ж... — задыхается мать от возмущения. — Анна, лапонька!
Девочка появляется в дверях и несмело (корова всё же очень страшная) переступает порог.
— Доченька, следи за коровкой! А ты, — хватает Женю за руку, — идём со мной на задний двор. Мыть тебя будем. Жених ведь приедет! Фу, — морщится она, — чего от тебя разит то так?! Джилл, ну разве можно молодой девушке позволять себе так выглядеть?!
Женя понятия не имеет, как выглядит, хотя если судить по рукам и одежде — не хуже, чем все остальные вокруг.
— Ничего не понимаю... — тянет она. — Ты разве не говорила, что корову нужно продать?