Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон!
Шрифт:
В этот момент в углу сцены появилась Софи. Она демонстративно держала в руках монету (огромную, вырезанную из дерева и выкрашенную в желтый, чтобы все увидели). Она подобралась к Мелиссе и протянула ей монету. Крылья она при этом держала раскрытыми. ("Потому что должно быть видно, Софи! Всем, даже с последних рядов!") Впрочем, даже если не смотреть на крылья, вряд ли можно не заметить то, что у Софи глаза по-совиному светятся.
— Уродка! — воскликнула Мелисса. — Воровка! Брысь!
Софи подняла монету повыше (“Понятно же, что она хочет купить?
— Подальше таких нужно от нормальных людей держать, — согласилась Бетти, поглаживая живот. — Одни проблемы от них. Я бы их вообще убивала!
Они разошлись, спрятавшись за ширмы. В этот момент на сцене появилась Софи с монетой в руках и опущенными крылышками. Мелисса принялась говорить из-за ширмы ее голосом — Софи только открывала рот (сама она по-прежнему могла произнести не больше пары слов):
— Как же мне купить еду, если никто не хочет ее продавать? Я так хочу есть! И у меня совсем никого нет. Со мной не хотят даже разговаривать. Ненавижу свои крылья! Ненавижу себя! Как бы я хотела быть обычной и иметь семью, как другие дети! Почему я родилась такой? Что же мне делать? Где же мне взять хотя бы еду сейчас?
Понурив плечи, она зашла за ширму, а затем Бетти душераздирающе закричала.
Потом еще раз, а потом:
— Рожаю!
Это Мелисса добавила в последний момент, чтобы точно все поняли, что происходит.
— Где ты?! — выпалил Юджин, выбежав на сцену. — Дорогая, я иду! Я с тобой!
Он перебежал через сцену в к той ширме, за которой кричала Бетти.
На долю секунды все затихло — а потом на сцену выбралась Бетти — уже без подушки живота. Она тяжело опустилась на стул и сгорбилась.
Вслед за ней вышел Юджин и сел напротив.
— Избавься от этой уродины. Это не мой ребенок.
— Как ты можешь?! Это твоя дочь.
— Моя дочь не может быть этой тварью! Мы обязаны сдать ее в приют! Там умеют иметь с такими дело!
— Но она же наша дочь! Ты говорил, что всегда будешь любить и меня, и нашего ребенка!
— Это другое! Она отродье! Я не могу любить эту тварь!
— Мама! — В этот момент из-за ширмы вышла Лили. В розовом платьице, с улыбкой на мордашке, с рогами и с красными глазками. — Мама, я так соскучилась!
Она подбежала к Бетти и обняла ее за ноги, задрав голову и улыбаясь. Ее красные глаза в темноте светились.
По правде говоря, я была против того, чтобы Лили в этом участвовала.
Но Лили расплакалась, когда услышала, что у нее забирают право играть вместе с остальными.
Вот лучше бы Колобка поставили, честно слово! Сердце же надрывается смотреть? А у остальных... Я пробежалась глазами по лицам горожан. Надо же. Смотрят.
— Я ухожу, — скривился Юджин. — Не могу ее видеть.
— Это твоя дочь!
— Ей не место среди нормальных людей. Я не могу жить с ней под одной крышей.
— Но ты мой муж!
— Или я — или это отродье в нашем доме. Мы не можем ее больше прятать. Ей место в приюте,
Юджин вышел, Бетти старательно зарыдала, закрывая лицо руками.
— Мама! — обеспокоенно забормотала Лили. — Мама, мама!
Она потянула к Бетти руки. Та сначала уклонялась, продолжая плакать, а затем оттолкнула Лили. Лили попятилась и старательно шлепнулась на попу, как ее научили.
Этого момента я тоже боялась: вдруг Бетти толкнет слишком сильно? Но она обращалась с Лили с предельной аккуратностью, и со временем меня отпустило.
— Уйди от меня, отродье! — рявкнула Бетти. — Всю жизнь мне испортила. Избавлюсь от тебя — и дело с концом!
Повисла пауза, а затем в небе раздалось хлопанье огромных крыльев.
Горожане задрали головы, испуганно зашептались, но это был всего лишь Дерек в облике виверны. Он держал в зубах “плащ тьмы”, огромный кусок ткани, которым накрыл сцену целиком, так что свет фонарей почти потух (почти — потому что немного был виден из-под тонкой ткани).
Хоть бы пожара не случилось! Все-таки первоначальный вариант спектакля керосиновых фонарей на сцене не предполагал.
Черная ткань, опускающаяся сверху, по словам Мелиссы, символизировала “конец первого акта и окончательную победу внутри него сил зла”. Вот откуда она этого нахваталась, а?
“Плащ тьмы” зацепился за головы тех, кто стоял в первых рядах, так что мне пришлось взять дело в свои руки и поправить ткань. Одновременно с этим я заметила, что горожане как-то… притихли. Нет, хватало тех, кто притих и в неудобных позах замер вынуждено — это наверняка дело рук генерала Реннера. Но остальные… в самом деле смотрели на сцену.
— Так им и надо, — проворчал Аб, помогая мне с “плащом тьмы”. — Пускай на себя посмотрят.
Я подняла на него взгляд и тут услышала:
— Аккуратнее, давайте я помогу.
Обернувшись, я увидела Монику — девушку Юджина. С сосредоточенным видом она помогла мне с “плащом тьмы”, а потом вернулась туда, где стояла, в первый ряд.
Понадобилось еще несколько секунд, прежде чем мы собрали всю ткань — Мелисса утащила ее за ширму. Сцена снова опустела, а затем на ней появилась Лили. Она смотрелась особенно крохотной, когда стояла одна и оглядывалась по сторонам, как оглядывается ребенок, потерявший взрослого.
Мне пришлось убедить себя в том, что это все — игра, и бросаться Лили на помощь прямо сейчас не обязательно.
Спустя несколько секунд из-за ширмы вышел Берт, на его лице красовались бутафорские седые усы и борода.
Лили бросилась к нему, но Берт замахнулся на нее палкой:
— Пошла прочь, отродье! Куда только полиция смотрит!
Он скрылся за соседней ширмой, и Лили закрыла ладошками лицо.
Вслед за Бертом мимо прошла Бетти, оттолкнув, крайне аккуратно, Лили с пути. Она сняла фартук и накинула на плечи кусок ткани: шаль. Затем мимо прошел Юджин, убравший живот и накинувший жилетку.