Хозяйка розового замка
Шрифт:
Она обняла меня с искренней радостью, но не проявила ее так бурно, как это бывало раньше. Аврора теперь была одного роста со мной, и я, уразумев это, даже как-то смутилась. У меня в памяти Аврора существовала только как маленькая синеглазая девочка. Ну а как было воспринимать ее сейчас, когда она стала такой высокой и взрослой? Какой подход к ней найти? Она совершенно изменилась. Даже глаза потеряли всю синеву, стали ярко-фиалковыми, и этот их необычный цвет мог, пожалуй, заворожить любого, кто направлял на Аврору свой взгляд.
— Ты так похорошела, —
У нее были густые темно-русые волосы, стянутые в косы, мягкие и пушистые, и кожа того нежного и чистого матового оттенка, какой бывает у красивых русоволосых женщин. Узкие брови вразлет казались более темными, чем волосы. В лице Авроры еще оставалось что-то наивное, доверчивое, детское, но в то же время я заметила и перемену в ее лице — какое-то в высшей степени гордое, смелое выражение. Оно делало ее более взрослой. Впрочем, чего же другого можно ждать от ребенка, который чуть ли не целый год провел в Консьержери, все там видел, все понимал — словом, стал взрослым раньше, чем следовало.
— Девочка моя, хорошо ли тебе тут?
Аврора тряхнула косами и ответила, что и сама не знает.
— С одной стороны, здесь многому учат. Я теперь очень хорошо могу играть на клавесине, я знаю музыку. Но языки мне не даются, и вышивать я не люблю.
Она взглянула на меня и очень доверчиво попросила:
— Мама, забери меня отсюда через год.
— Тебе так плохо здесь, дорогая?
— Нет. Просто через год я буду слишком большая, чтобы оставаться здесь.
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю. Думаю, и все. Забери меня. В Белых Липах я большему научусь.
— Чему именно?
— Как быть настоящей аристократкой. Буду смотреть на тебя. И Анна Элоиза меня научит.
Я невольно улыбнулась, гладя ее по щеке. Аврора была мне очень дорога. Я подумала, что через год ей будет пятнадцать. И правда, есть ли смысл держать ее в этом заведении дольше? Тем более, если она сама от этого не в восторге. Да и мне хочется, чтобы она была рядом.
— Я обещаю тебе, — произнесла я ласково. — Через год, так и быть.
— Я очень люблю тебя, мама, — сказала она искренне. — Никто не может мне быть дороже, чем ты. Я даже не хотела бы знать, чья я дочь на самом деле.
Она подняла на меня глаза.
— Ты действительно всем будешь говорить, что я — дочь принца д’Энена?
Я не сразу ответила. Впервые мне пришлось дать себе отчет в том, что я пошла на прямой обман и что Аврора понимает это. Стало быть, мы обе сознательно обманываем Александра и его семейство. Но ведь в противном случае…
— Аврора, милая, ты хочешь этого?
— Да, — сказала она решительно. — Я хочу быть своей в Белых Липах. Своей, а не служанкой.
— Значит, все будет так, как я сказала. И да поможет нам Бог.
Мы обе рассмеялись. Аврора нерешительно спросила:
— А что с Полем Алэном?
— Все хорошо, — сказала я, не придав особого значения этому вопросу.
Но Аврора продолжила, все так же несмело:
— Знаешь, он такой милый, мама.
— Милый? Ну уж нет! Его каким угодно можно
— Нет, он все-таки милый. Он навещал меня.
— Впервые об этом слышу, дорогая.
— Вы же присылали мне подарки из Неаполя, да? Но вас самих здесь не было. Поль Алэн передал мне и платья, и сережки.
— Так это он сделал? Сам?
— Да, — с нескрываемой гордостью произнесла Аврора. — Я же говорю, что он милый. И он меня помнит.
— Я непременно поблагодарю его, дорогая.
— Скажи, что я тоже благодарна ему. Кто знает, может быть… может, он еще раз заедет.
Мы еще долго разговаривали. О монастыре Аврора не хотела рассказывать, поэтому говорила я — об Александре, путешествии, о том, как обстоят дела в Белых Липах. Аврора искренне интересовалась Жаном, и мне это было приятно. Они были очень дружны, как настоящие брат и сестра.
— Ты останешься на конфирмацию, мама?
Я улыбнулась и сказала, что непременно останусь: так мне хочется увидеть ее в белом воздушном платье и белой вуали — непременных атрибутах обряда первого причастия.
8
С каждым днем я все больше и больше входила в права настоящей хозяйки Белых Лип, законной и единственной герцогини дю Шатлэ.
К моему удивлению, это не вызвало того сопротивления, на которое я рассчитывала. Когда я впервые явилась к Анне Элоизе и вежливо, но настойчиво попросила ее передать мне все ключи, а также сослалась на то, что этого очень хочу не только я, но и Александр, старуха не отказала мне наотрез, как я того ожидала. Невозмутимо восседая в кресле с видом королевы в изгнании, она молча протянула мне руку.
Мне не оставалось ничего другого, как подойти и поцеловать ее, хотя ответа я еще не услышала.
— Знаете что, племянница? — произнесла она, по своему обыкновению, насмешливо. — Сдается мне, теперь вы бросились в другую крайность.
— Какую? — спросила я сдержанно.
— Вы слишком уж вскружили голову моему внуку. Теперь он слишком счастлив, можно так сказать.
— Разве можно быть слишком счастливым?
— Можно, если при этом муж попадает к жене под каблук. Мне это не по вкусу, милочка, ибо внука, признаюсь, я люблю куда больше, чем вас.
Пропуская мимо ушей это не очень приятное для меня замечание, я сухо произнесла:
— Уверяю вас, мадам, вы заблуждаетесь. У меня и в мыслях нет командовать Александром. Пожалуй, это даже невозможно. Я очень люблю его. Наш брак — это союз, и мы не стремимся приказывать друг другу.
Она смотрела на меня, слегка усмехаясь, словно наслаждалась тем, что своим обвинением поставила меня перед необходимостью оправдываться. Левое веко ее дернулось от нервного тика.
— Племянница, ну-ка, наберитесь терпения, послушайте меня. Мнения своего я о вас не изменила. Но я не могу скрыть, что теперь вы вызываете у меня больше уважения. Как ни странно, вам удалось увлечь Александра настолько, что он потерял голову.