Хозяйка старой пасеки
Шрифт:
3.2
Стрельцов дернулся — ловить, тут же остановился, стиснув зубы. Варенька заметно напряглась, но продолжала падать — в мою сторону. Я не стала ждать, у кого из них двоих раньше сдадут нервы, подхватила ее под мышки, плавно опустила на пол. Судя по тому, как расслабилось лицо девушки, обморок все же был притворным, по крайней мере наполовину. Наверное, в первый момент ей действительно стало плохо, но, чуть опомнившись, Варенька решила выжать из минутной слабости все возможное. В самом деле, чего это все
Что ж. Можно и вокруг нее побегать.
Я огляделась. На табуретке рядом с кроватью покойной стояли кувшин и таз, очень похожие на те, что я обнаружила в своей комнате.
Иван Михайлович повернулся к лежащей, но остановился, подчиняясь жесту Стрельцова. Я заглянула в кувшин. На всякий случай плеснула немного на ладонь: вода как вода, довольно прохладная. В глазах исправника заиграли смешинки, когда я пошла обратно к Вареньке. Ресницы ее едва заметно подрагивали, как бывает, когда пытаются подсматривать сквозь них, не открывая глаз.
Присев над ней, я хотела было просто вылить воду из кувшина на лицо, но в последний момент сжалилась. Налила немного в ладонь и умыла девушку, как малышку. Наверное, мозоли на моих руках царапнули личико. Варенька вскочила, фыркая, точно кошка.
— Вы… Вы! — воскликнула она, возмущенно глядя то на меня, то на кузена.
— Я предупреждал, что девице нечего делать на месте преступления, — скучным голосом произнес Стрельцов.
— Сухарь! Чурбан бесчувственный! Будочник!
Девушка подхватила юбки и вылетела из комнаты. Легкие шаги прошелестели по анфиладе, заторопились вниз по лестнице.
— Схожу за ней, успокою, — вздохнула я.
— Не стоит, — пожал плечами Стрельцов. — Далеко не убежит.
Словно опровергая его слова, раздался треск дерева и вскрик. На какой-то миг я восхитилась этой девицей — умеет же оказываться в центре внимания. Но тут же устыдилась сама себя: в крике было слишком много неподдельной боли, чтобы счесть его очередной причудой.
Ругнувшись, я понеслась туда. Стрельцов опередил меня на полдороге. Сзади отдувался доктор — в таком возрасте бегать было наверняка не слишком полезно.
В следующий миг я выбежала на последний поворот лестницы, и желание смеяться пропало. Сама не знаю, как я перелетела проломленную ступеньку и присела рядом с девушкой.
Варенька подтянула к себе одну ногу, обхватив руками лодыжку. Стрельцов растерянно топтался рядом. По лицу девушки струились слезы. Видно было, что ей стоит немалых усилий не разреветься в голос, как ребенку. Я осторожно отвела ее ладони, проглотила ругательство: стопа была неестественно вывернута. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что произошло. Ступенька проломилась, девушка вцепилась в перила, и старое, изъеденное жуками дерево не выдержало даже ее комариного веса.
— Плачь, если хочешь, — сказала я. — Это в самом деле очень больно.
Она шмыгнула носом, покачала головой.
— Женщина должна уметь переносить боль без
Девушка явно повторяла с чьих-то чужих слов, и мне захотелось сказать ее воспитателям много ласкового. Я поднялась.
— Я схожу достану из колодца холодной воды для примочки. Надеюсь, там только вывих, а не перелом.
Иван Михайлович озабоченно покачал головой. Стрельцов выглядел таким виноватым, будто он собственноручно вывернул кузине ногу. Он подхватил Вареньку на руки, повернулся ко мне.
— Погодите с водой. Куда ее можно уложить?
Еще бы я сама знала. Впрочем, утром, обследуя дом в поисках кухни, я видела что-то вроде гостиной. Туда мы и отнесли пострадавшую, уложили на диван. Варенька тут же села, старательно поправляя юбки.
— Кирилл Аркадьевич, оставьте нас, — велел доктор.
— Я ее ближайший родственник здесь, и я должен знать, что с ней, — уперся исправник.
Спорить было очевидно бесполезно, я подхватила его под локоть и повлекла к ближайшим дверям. Похоже, я поступила как-то очень неправильно, потому что и доктор, и Варенька уставились на меня так, будто я собралась стриптиз танцевать, а исправник даже забыл, что надо сопротивляться. Опомнился только у двери, встал столбом — поди сдвинь его такого. Пришлось выпустить его локоть и сказать:
— Кирилл Аркадьевич, я понимаю, что вы переживаете за кузину. Но подумайте головой: каково девочке раздеваться перед мужчиной, пусть даже родственником?
— Да я не моложе вас! — возмутилась Варенька.
Вот же неугомонная!
— Графиня, лягте и не спорьте, — приказал доктор. — Ваше сиятельство, барышня права, пощадите скромность своей кузины. Я расскажу вам о ее состоянии, когда закончу помогать ей.
— Да, вы правы, — согласился исправник.
— Сходите за холодной водой, холодные примочки при вывихе еще никому не повредили, — распорядилась я.
Хоть ненадолго делом займется. Я закрыла двери прямо перед его обалдевшим лицом, обернулась к доктору.
— Иван Михайлович, я могу вам помочь?
— Да, конечно. Барышне нужно снять чулок, и лучше, если вы…
— Не надо с меня ничего снимать! — воскликнула графиня. Попыталась поджать под себя ноги и снова вскрикнула.
— Перестань дурить, — сказала я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно мягче. — Как, по-твоему, доктор должен тебя осмотреть?
— Не надо меня осматривать! Не буду я раздеваться!
3.3
Я вздохнула.
— Думаешь, Иван Михайлович на своем веку не перевидал ножек? Вряд ли он увидит что-то новое. А обследовать тебя нужно, и вывих вправить нужно.
Варенька залилась краской, едва слышно прошептала:
— Ладно…
Чулки у нее оказались в цвет туфелек — синие, с вышитыми золотистыми ящерками. А вот стремительно опухающая и синеющая лодыжка понравилась мне куда меньше.
— Вы так уверены в диагнозе? — поинтересовался доктор, когда я отступила от пациентки.