Хозяйка заброшенного поместья
Шрифт:
Пару секунд мы мерились взглядами, потом он рассмеялся.
— Перестаньте, — уже мягче сказала я. — Если я вас сейчас обидела, то прошу прощения. Как и за то, что из-за меня вы промокли. Пойдемте, должна же я исправить свою неловкость.
Мне показалось, Виктор удивился. Очень удивился, будто я, не знаю, по-турецки с ним заговорила. Но он ничего не сказал, просто пошел за мной в дом.
Я выпрыгнула из валенок — повезло, они каким-то чудом остались сухими, — влезла в атласные тапочки.
— Вытирайте ноги.
Я указала ему на тряпку у порога.
— Что за новые штучки? — снова ощетинился Виктор.
— У Марьи только одна рука, а Дуне хватает возни с Петром и другой работы и без того, чтобы вытирать грязные следы с пола, — пояснила я.
— Дуня? Это та девушка со двора? — Он все же начал елозить сапогами о тряпку.
— Да, поденщица.
— В таком случае зачем вы сами полезли на дерево?
— Мне так захотелось, — пожала плечами я.
Мы вышли из сеней в галерею, навстречу уже спешила Марья. Поклонилась Виктору и тут же, кажется, забыла о нем.
— Что стряслось, касаточка?!
— Потом, — отмахнулась я. — Проводи Виктора Александровича в мою спальню…
Брови пока еще мужа взлетели на лоб, и я поспешила добавить:
— Не обольщайтесь, просто она протоплена, а гостевая нет.
Он хмыкнул:
— Как будто вы давали мне поводы обольщаться.
Та-а-ак. Неужели он настолько плох в постели? Или Настенька — полная дура?
Я поспешно прогнала эту мысль, пока румянец, согревший щеки, не выдал ее.
— Пойдемте, Виктор Александрович, — пришла мне на помощь нянька. — Я сейчас переодеться принесу. Эк вас обоих угораздило…
Почему-то мне показалось, что говорит она вовсе не о бордоской жидкости.
23.2
— И давайте сюда вашу куртку. — Я протянула руку. — Надо отчистить, пока не просохла и не прокрасилась намертво. Остальное заберу, как переоденетесь, отдам в стирку.
— Я бы на вашем месте беспокоился не о моей одежде, а о собственном лице. — Виктор выразительно оглядел меня с головы до ног. — Эти голубые разводы живописны, но чересчур экстравагантны даже для вас.
— Ерунда! — отмахнулась я. — Смотреть на меня все равно некому.
— Неужели?
А действительно... Конечно, три дня — небольшой срок, но почему никто из соседей не проведал выздоравливающую барыню? Не предложил помощь? Да даже записки не прислал?
Мне-то отсутствие гостей только на руку. Не узнаю добрую Настенькину знакомую — случится конфуз. Доктор вон уже считает, что у меня с головой не все ладно, а если еще и соседи так решат, не миновать мне местной лечебницы для душевнобольных. И методы там наверняка далеки от гуманных.
Но все же. Слишком мало времени прошло? Развод — чересчур серьезный скандал, лучше держаться подальше от его участников? Или Настенька успела настроить против себя всю округу? Или благоразумные помещики просто не хотят ссориться с Виктором?
Жить мне здесь, похоже, долго, и становиться изгоем мне совершенно не хотелось. А может, просто задел яд
— Мне не перед кем красоваться. А вот вашей новой пассии может не понравиться ваша синяя холка.
Виктор изумленно на меня посмотрел, потом, будто что-то поняв, усмехнулся.
— Возможно, это немного разнообразит мои... Неважно. В любом случае не вам упрекать меня в неверности.
В самом деле, уж не ревную ли я? Дурь какая!
— Могу специально для вас развести еще купороса, хоть купайтесь в нем. — Я все же захотела оставить за собой последнее слово. — Синяя физиономия разнообразит ваши забавы еще сильнее. Но лучше позвольте Марье проводить вас. В спальне натоплено, можете спокойно вымыться, вода сейчас будет.
Не дожидаясь ответа, я рванула на кухню. Этот тип явно плохо влияет на мои мозги. Веду себя как первоклассница. Осталось только портфелем ему по голове настучать.
И, уже пролетев через кухню и захлопнув за собой дверь прачечной, я сообразила, что переодеться мне абсолютно не во что. Все вещи остались в спальне. Ладно, схожу да заберу что нужно. Только успокоюсь чуть-чуть.
Отправив Дуню за водой — на двоих ее понадобится много, — я стащила с головы платки. Повезло, на волосы почти не попало. Немного промочило скрученную на затылке косу, не страшно, промою в бане вечером. Вот шее и плечам досталось больше. Я скинула куртку — подкладка промокла, и рубаха противно липла к позвоночнику. Сорвала с веревки влажный бинт — как я и велела вчера, Дуня все выстирала, — обтерла плечи и ложбинку между грудей под рубахой. Жаль, что саму рубаху пока снять нельзя. Стащила штаны, надетые в качестве защитного костюма.
Зеркала в прачечной, естественно, не было. Я вернулась на кухню, вгляделась в начищенный до зеркального блеска медный таз, пытаясь оценить масштаб катастрофы. Не так все и страшно. Синий потек у наружного угла глаза, там, где лицо не прикрывал ни платок, ни повязка, еще один на переносице, да и все, пожалуй. Ототру уксусом, а если не возьмет, само сойдет со временем. С шеей хуже, но, если вдруг, вопреки ожиданиям, гости явятся, и ее, и разводы в декольте можно шалью прикрыть.
Я отлила немного уксуса в бутылочку, сунула ее в карман штанов. Налила кипятка в полуведерную кастрюлю. Таз и кувшин уже были в комнате: утреннее и вечернее омовение здесь было принято совершать прямо в спальне.
Марьи видно не было, но из раскрытой двери отцовской спальни доносились шорохи и ворчание на безалаберных горничных. Дверь моей спальни была прикрыта, обе руки заняты, и мне пришлось толкнуть ее попой. Пропятившись в комнату, я развернулась да так и застыла, едва не выронив кастрюлю из рук.
Стоя спиной к двери, Виктор стаскивал рубашку. Солнце, падающее в окно, очертило золотым контуром широкие плечи, и в комнате было достаточно света, чтобы разглядеть, как перекатываются мышцы под кожей, сейчас тоже вызолоченной солнцем. Ни единой лишней жиринки, скульптуру лепить можно.