Хозяйка заброшенного поместья
Шрифт:
— Вы еще моя жена. И успели изрядно мне задолжать за те ночи, когда я натыкался на запертую дверь спальни.
— Еще гроссбух заведите! — фыркнула я. — Дебет с кредитом сводить!
…Бешенства, смешанного с желанием. И под этим потемневшим взглядом мое сердце ухнуло не в пятки, как порядочное, а прямо в низ живота, растекаясь там тяжестью.
Я сделала еще шаг назад, запнулась о сундук и с размаху села бы в него, но Виктор подхватил меня за плечо, резко дернул на себя. Стараясь удержать равновесие, я выпустила одежду,
Не было ласки в этом поцелуе — лишь напор и ярость. Словно муж не целовал меня, а клеймил, утверждая свою власть. А может, отыгрывался за все причиненные обиды. Хотя сейчас я как никогда была уверена: оба хороши. Но мысль эта промелькнула и исчезла, сметенная напором его жестких губ, языка, скользнувшего мне в рот. Не знаю, как так вышло, что я прижалась к нему, обвила шею руками. Не позволяя себя целовать, а сама целуя — так же, бешено, настойчиво, не оставляя места для нежности, а уж покорности во мне никогда не было.
24.2
Пропали все звуки, кроме стука крови в ушах. Перестало хватать воздуха, словно ярость и страсть выжгли его между нашими телами. Виктор рыкнул, рука его легла мне на талию, теснее прижимая к себе. Я застонала, пальцы словно сами собой пробрались в его волосы, перебирая их.
Внезапный грохот заставил нас отскочить друг от друга, точно мартовских котов, на которых выплеснули ведро ледяной воды.
На пороге комнаты стояла Дуня, а у ее ног растекалась лужа вовсе не из фигурального ведра.
Я подхватила с пола свою одежду и выскочила в коридор — только брызги из-под туфелек полетели.
— Простите! — донеслось вслед — Я сейчас все убе…
— Убирайся! — рыкнул Виктор.
Дуня пискнула, и тут же примиряюще заворковала Марья. Что бы ей раньше не явиться, а?
— Ладно вам сердиться, Виктор Александрович. Дуняша учится еще, наловчится. Сейчас она все…
Дослушивать я не стала, захлопнула за собой дверь кухни. Зачерпнула ковшом воды из бочки. Очень хотелось вылить ее себе на голову, но я только плеснула с ладоней в лицо. Дожила, Настасья, чуть сама на едва знакомого мужика не кинулась. И ведь не семнадцать же мне, и не первый это мужчина в моей жизни, чтобы настолько голову потерять!
— С дороги! — донеслось из глубины дома.
Стоп, а сколько лет Настеньке? Двадцать? Тогда неудивительно. Молодая, здоровая, со всеми полагающимися молодому здоровому телу желаниями и еще не до конца утихшим буйством гормонов. Неправда, что все и всегда контролируют мозги: на них самих регуляторов хватает. Я уж не говорю, что центры, отвечающие за самоконтроль, окончательно созревают только к двадцати одному. Потому я и веду себя как малолетка —
С одной стороны, ничего страшного бы не случилось, даже не явись Дуня вовремя. И я не невинная девица, и Настенька знает, что такое замужество. С другой стороны — Виктор прямо сказал, что ни при каких обстоятельствах не передумает разводиться. Раз так — пусть тащит в постель кого-то другого, а не почти бывшую жену по старой памяти.
— Да чего ж вы гневаетесь, барин?
А Марья-то почему голос повысила? Чтобы я смыться успела? Не буду я в собственном доме бегать от всяких там!
— Стара я стала, медленная. Рука еще…
— Отойди, не доводи до греха!
Марья охнула, застучали сапоги по коридору.
Если он посмел няньку тронуть, я его самого трону так, что мало не…
Додумать я не успела, дверь распахнулась, шарахнув о стену.
— Я не для того навожу порядок в этом доме, чтобы вы его разрушали! — взвилась я.
Виктор не ответил. В два шага преодолел расстояние между нами. Столько мощи и силы было в этом движении, столько бешенства на его лице, что я попятилась, слепо нашаривая на столе что-нибудь потяжелее. Столешница оказалась пустой: я приучила все за собой убирать!
— Кто научил вас так целоваться?
А вот это я подставилась так подставилась. Даже в голову не пришло… Хотя думала я в тот момент явно не головой. Но неужели за два года, или сколько там они были женаты, Виктор ни разу не дал жене возможности научиться целоваться по-настоящему? С желаниями у нее — то есть теперь у меня — все в порядке, пропади они все пропадом. Одного взгляда на все еще обнаженного до пояса мужа достаточно, чтобы снова в жар бросило. Если он еще и в постели не хуже, чем целуется…
— Кому, кроме вас! — огрызнулась я, прогоняя вовсе неуместные мысли.
— А может, Зайков?
— Я не знаю никакого Зайкова!
Вот же Отелло недоделанный!
— Правда? Не знаете человека, который часто заезжал в наш городской дом?
— Я многое не помню после болезни.
— Как удобно! Зато он помнит. Хвалился, что хорошо вас знает. Даже слишком хорошо!
Жаль, что мы не в галерее. А то бы ветер еще пару горшков запустил, и даже другого окна ради такого дела не жалко.
— Правда, сейчас он хвалится другими победами, называя другое имя, — не унимался Виктор.
— Да плевать мне, кто там чем хвалится! — взбеленилась я. — Я не собираюсь из-за каждого пустозвона доказывать, что я не верблюд!
— При чем тут верблюды? Не меняйте тему!
Я была так зла, что на очередной свой прокол не обратила внимания.
— Ваш Иван вон жаловался, что я за ним с молотком бегала! И если вы настолько плохо знаете собственную жену, что готовы поверить самой идиотской сплетне, — правильно сделали, что подали на развод!