Хранитель времени

Лемеш Юля

Я их сфотографировала. Зубы, впившиеся в шею, зубы, вгрызающиеся в ногу. Вот так они и катались неподалеку от догорающей машины. Девчонка скинула туфли и босиком поковыляла в первую попавшуюся дверь. Мальчик тяжело дышал, лежа на сине и раскинув руки. По шее текла кровь. Не как в кино, а как размазанная липкая грязь. Он сел. Смотрел прямо перед собой. Потеряв девчонку из виду, он не успокоился, но жертву не искал. Интересно, как это все у них происходит?

Осторожно двигаясь у стены, я заглянула в парадную. На узорчатом кафельном полу перебирала окровавленными

ногами беспокойная девочка, рот как у вурдалака, в глазах плещется тупое безумие. Вокруг нее сгрудились крысы. Не нападая, просто рассматривая с любопытством врачебного консилиума.

Ну и дела! Гриша убеждал меня, что крыс в городе не осталось. Лучше бы он оказался прав.

Нетерпеливо и хаотично девочка то доходила до лестницы, то возвращалась в центр изразцового рисунка. Крысы расступались, образовывая кольцо, потом сдвигались, организуя овал.

– Пошли вон! – мой крик крысы восприняли как руководство к действию и отступили в темноту.

Девочка старательно пыталась направить свой взгляд на меня. Но у нее не получалось. Голова болталась в стороны, только изредка принимая нормальное положение.

Если она меня заметит – кинется?

Если кинется – как поступить?

Решение выдернуть мотыгу из сгоревшей машины оказалось ошибочным. У нее рукоятка полностью расплавилась. И раскаленная она была, будь здоров.

Пришлось зайти в магазин и прихватить штуку под названием «сучкорез». Ей богу – он так и назывался. Повозилась с ручками сучкореза, максимально выдвинув их и закрепив. Теперь у меня было странное, но явно опасное оружие. Неудобное в применении.

Держа сучкорез наизготовку, я вернулась в парадную, чтоб проведать крыс и девочку.

Звук шагов сбил ее с толку. Поскользнувшись пяткой на собственной крови, она упала, опираясь на руку. Вот фигня – она смотрит только вперед, как человек с простуженной шеей. Голову совсем не поворачивает.

В три движения – поднялась, шагнула вправо, развернулась. Теперь мы стояли лицом к лицу. У меня замерло сердце, когда ее глаза встретились с моими.

– Не бойся. Я хочу тебе помочь.

Резким движением она бросилась вперед. Намного быстрее, чем я успела отскочить. Запах крови и звук прерывистого дыхания. Она меня нюхала! Крапинки на ее загорелом носу, затхло пахнущие волосы, на макушке – запекшаяся болячка. Обнюхав сучкорез, который упирался ей прямо в шею, девочка неуверенно облизала губы и замерла.

– Неужели я сейчас отрежу ей голову? – подумалось напоследок.

Оказывается, для меня невозможно убить ребенка, если он не отгрызает от меня куски.

Лязгнули зубы. Нужно опередить ее. Просто сжать рукоятки и голова полетит на пол.

Шаг в сторону, шаг вперед – девочка заметила нужную ей цель. Которая двигалась маршевым шагом прямиком к нам.

Теперь я оказалась между двух детей. У которых были одинаковые намерения. Они двигались вокруг меня.

У мальчика была отличная стрижка. Короткая, а сзади – длинная прядь. И серьга в ухе. Повезло ему с предками – они не противились его желаниям.

– Может,

хватит, а? – строго спросила я, но меня никто не слушал.

Мальчик тянул руки к девочке, я отталкивала его сучкорезом назад. То же самое проделывала с ней. А потом устала, опустила свой шлагбаум чуть ниже и дети молниеносно сцепились, как два взбешенных пса.

– Ну и фиг с вами! – полив детей перцем из баллончика, я мигом вылетела на улицу.

Дети дружно выползли вслед за мной. Первой ползла девочка, подтягиваясь на руках, волоча мальчика, который как бульдог держался зубами за ее ногу.

Меня беспокоило – почему я не могу плакать? Почему внутри ничего не реагирует на весь этот кошмар? Мне все равно? Да вроде бы нет. Мне явно не все равно – ведь этих детей придется хоронить нам.

Тонкий визг – мальчик приложился об раскаленный борт догоревшей машины.

Ненавижу эту реальность. Мерзопакостная она напрочь. Единственный плюс – меня убивать пока никто не намерен.

Гриши не было видно. Я забралась на крышу белого джипа и снова закурила. Дети устали убивать друга, но я к ним спиной устроилась. Почему-то очень хотелось кофе. Не гранулированного суррогата, а чтоб свежесмолотый был, ароматный, чтоб пенка поднялась и замерла. И через ситечко его. Но чтоб на дне гуща осталась. Я на ней погадаю.

– Мама! – тихо вскрикнул мальчик и затих.

Если преодолеть брезгливость, можно придумать, куда перетаскивать трупы. Например, тех, кто не поместится в траншее, будем класть в подвалы. Мне стало скучно думать на крыше джипа, слезла, проверила – двери не заперты, забралась внутрь. Даже ключи зажигания в замке.

Мимо прошли три суровые старухи. У каждой – тележка, за спиной – рюкзаки. На головах – панамки. Лица прикрыты белыми ситцевыми платками. И черные очки на глазах. Наверное, они решили, что в воздухе гуляет инфекция.

Полумертвые старухи покидали полумертвый город. Молча, спокойно, деловито. Через детей на тротуаре было неудобно перетаскивать тележки. Не тратя время впустую, одна из старух отпинала руки девочки, колеса только по мальчику прошлись.

– Бабушки! Вы куда? – завопила я, выскакивая из машины.

Старухи даже не оглянулись.

– В садоводство, – неопределенно буркнула одна.

– Удачи вам!

Я не заметила, как подошел Гриша. Мы вдвоем смотрели вслед мужественным старухам.

– Тут дети. Они того…

К моему великому изумлению, у Гриши в руках был автомат. И он преспокойно нацелился на рычащих детей. Я закрыла уши руками. Ждала выстрелов. Но они не случились.

– Я не умею, – умоляющее стонал Гриша. – Я же в армии не был. Поглядите, я правильно все делаю?

А что толку глядеть? Я тоже в этом деле ничего не смыслю.

Бросив автомат в пустую тележку, Гриша скривился, но быстро вернул себе нужное расположение духа.

– Грузимся и за работу. Я вот что решил. Сначала взломаем двери в остальных квартирах нашего двора. Если покойники есть – избавимся сначала от них. А потом и за переулок примемся.