Хранительница его сокровищ
Шрифт:
Лизавета решила, что хуже не будет, и попробовала догнать рыжего мага. Шевельнула пятками, чтобы перевести Огонька в рысь, но тот сделал вид, что не слышит. Пинать коня пяткой в бок казалось неправильным, но инструктор Оля рекомендовала делать именно это, если конь не слышал лёгких движений. Лизавета сосредоточилась и шевельнула пятками снова, посильнее. Конь фыркнул, что можно было перевести как «хочешь бежать — слезай и беги». Ну или «сама дура».
— Пошли же, горе ты мое луковое, — она пихала коня пятками, а конь над ней ржал.
Самым бессовестным
— Что вы делаете, госпожа моя?
Тут как тут, конечно. Любопытствует. Смотрит на её позор.
— Пытаюсь догнать тех, кто впереди, — вздохнула она.
— Спокойнее, — Сокол подъехал ближе и потрепал Огонька по шее. — Сядьте прямее, пятки выше. И уверенно сообщайте ему, что нужно быстрее. Он знает, что и как. Не коленом, пяткой. На Урагана не смотрите, он учёный. Он даже ходить на корабле умеет. И незаменим в бою. Зато Огонёк не кусается, когда его кормите не вы, а кто-то другой.
— Эх, я вообще не думала о том, кто его кормит. И чистит, — эта мысль потрясла Лизавету, она подумала, что вообще не может ничего от Огонька хотеть, раз даже не кормит его!
— Люди, которые умеют это делать. Но если хотите — попробуйте вечером. Раз вы об этом задумались — это хорошо, значит, вы привыкаете к жизни в путешествии.
О да. Крыскина мазь утром оказалась очень кстати — вчерашние потёртости за ночь подзажили, но не исчезли.
— Вот когда у меня вечером не будет ничего болеть, тогда я привыкну, — пробурчала она.
— Это вряд ли, что не будет ничего болеть. Просто уже не будет вас так тревожить. Вы говорили, что ходили куда-то далеко пешком. Далеко — это сколько дней пути?
— Самое большее — девять, — вспомнила Лизавета.
Шумак, минеральные источники в горах. Туда можно на вертолёте, но по конским ценам, да и пройти в тех краях пешком — дорогого стоит, где ещё такое увидишь?
— И как, тяжело было? Вы ведь всё необходимое несли с собой, правильно?
— Да, несли. И да, было. Первые дни, когда шли в гору. И когда под дождём брали перевал.
— А потом?
— На обратном пути вообще красота — еду-то всю съели. Ну, или большую часть.
— Думаю, ваш груз состоял не только из еды.
— Правильно. Спальник, котлы, топор, посуда, одежда.
— То есть, к этому грузу вы просто привыкли.
— Наверное.
— Хотя к вечеру, думаю, ваши ноги тоже уставали.
— Так и было, несмотря на приличную обувь.
— Значит, и здесь привыкнете.
Наверное, Лизавете передалась его уверенность. Или Огонёк понял, что из них двоих она упрямее. И пошёл рысью. Ураган легко поддержал.
— Спасибо, господин Фалько. Вы добры ко мне.
— Я добр ко всем, кто прямо не показал мне, что не заслуживает моей доброты. В моей обычной жизни быть к людям злым без разбору как-то… несолидно, что ли. Я же не мелкий лавочник, которому изменяет жена.
— А кто вы? Вы ведёте себя, как сильный мира сего, но слушаетесь господина Лиса.
— Даже самый сильный зверь или… птица может совершить ошибку и угодить в капкан. И потом расхлёбывать последствия.
И тут они догнали господина Лиса, что естественным образом прервало интересный разговор.
— Господин Астальдо, могу я спросить вас? — Лизавета намеренно не стала опускать взгляда.
— Можете, — кивнул он.
— Вчера мы не договорили. О поисках сокровища. О том, как его искали другие.
— Спросить можете, но я не обещал, что отвечу, — усмехнулся Лис. — На мой взгляд, вам совершенно незачем это знать.
— Тогда я не понимаю. Мы приедем куда-то там, в какое-то болото, если я не ошибаюсь, и как в этом болоте что-то найти?
Сокол с другой стороны от неё уже не улыбался — он ржал не хуже коня.
— Это не ваша забота, госпожа Элизабетта. Достаточно того, что это представляю себе я, — и он забавно вздёрнул нос.
— Вот, так всегда. Умное начальство сначала говорит, что всё знает само и лучше всех, а потом, когда оказывается, что на деле всё не так, как в планах, виноватыми оказываются — кто? Правильно, исполнители. Знаете, у нас тоже встречаются такие вот уверенные в себе руководители. Но если дома меня максимум что могут, это уволить, то здесь-то вы и убить не погнушаетесь, — заявила Лизавета, глядя ему прямо в тёмные проницательные глаза.
— Я не дам ему вас убить, — Сокол, как говорили на родине Лизаветы, ржал и валялся. — Астальдо, видел бы ты себя со стороны. У тебя сейчас дым из ушей повалит.
— А тебе не стоит беспокоиться о моих ушах, — заметил Лис. — Госпожа Элизабетта, разговор окончен. Если мне что-то от вас потребуется, я сообщу, — он дал шенкеля коню и покинул их.
Лизавета только вздохнула. А что тут скажешь? То есть, скажешь, конечно, но все эти слова будут не для мужских ушей. Не для любопытных мужских ушей. А тут всё в комплекте — любопытные глаза, любопытные уши, любопытные, гм… ладно. Конь Ураган тоже любопытен, кажется, он хочет попробовать, каков бок Огонька на вкус.
К счастью, любопытного мужчину позвали мальчишки — увидели что-то интересное. Он поклонился ей и ускакал вперед.
А Лизавета, оставшись одна, отвела душу. Она рассказала Огоньку, кто есть сиятельный господин Астальдо, что у него в голове вместо мозгов, и как он выглядит, когда этим веществом пользуется. А также — что с ним нужно сделать, много раз и в извращённой форме. А то тело красивое, а делает всякую… ерунду.
В последний раз она так ругалась пару лет назад на работе, когда в музее шёл ремонт. Сотрудникам отдела фондов приходилось примерно полгода сначала паковать, а потом таскать свои сто тысяч экспонатов с этажа на этаж, а после всего ещё и убирать помещения от строительной пыли и мусора. Тогда они все — четыре хрупких (да-да, хрупких!) женщины и один из двух мужиков, второй держался и не уподоблялся, разговаривали почти исключительно матом, говорить по-человечьи не было сил. Когда ремонт завершился, а мебель и экспонаты вернули на свои законные места, жить стало проще. И разговаривать тоже. А тут вот вспомнилось.