Хранительница его сокровищ

Кальк Салма

Конечно же, пришлось научить молодёжь хотя бы показывать фигу. Потому что скрещивать пальцы они умели, а вот фигу — нет. Наука пошла впрок, и её понесли куда-то дальше. Также взялись проверять всех присутствующих, правда, только мужского пола — не темная ли они тварь. Для этого подходили сзади тихонько и говорили разное в ухо. Никто не исчез, зато все развлеклись.

Прибежали Руджеро и Джованни, потребовали научить их тому, что уже умеют остальные, а они — нет. Пришлось и им показать фигу.

Сокол и Тилечка хохотали. Им тоже понравилась

идея бороться ругательствами с тёмными тварями. Во всяком случае, это было веселее, чем сидеть, зевать и бояться.

Зазвонили колокола, оказалось — небо на востоке слегка посветлело. Это означало — всем встать и идти в храм.

И они встали и пошли. Все вместе, в ближайший. Так, говорят, и делается — идут туда, где ночь застала. Шли и пели гимн, Лизавета не знала слов, но быстро подхватила мелодию и запомнила припев.

Солнце просто обязано было взойти. Когда тебя так ждут и приветствуют — выхода нет.

3.14 Лизавета общается с мраморной девой

Эта служба запомнилась Лизавете больше всех других — даже больше самых первых, в блистающем Храме Сияния. Небольшое здание было набито битком, и пели все — даже глухие и безголосые. И держались за руки.

Усталость как будто рукой сняло. Будто не было за плечами бессонной беспокойной ночи, а только свет, день, жизнь.

Её саму по-прежнему крепко обнимал Сокол, подхватив второй рукой Тилечку — на мальчишек надежды не было никакой, они тоже были здесь, но не рядом, как-то так вышло.

— Однажды мне выпало встречать Перелом года посреди океана, — тихо сказал Сокол. — Представляете — один корабль, и вокруг вода. И всё. Мы всю ночь протаращились на восток — чтобы не прозевать тот момент, когда из волн морских появится Великое Солнце. В то утро оно и в самом деле казалось великим.

— Мне доводилось встречать рассвет на льду, посреди замёрзшего озера. Все мы были очень уставшими, но восход солнца означал надежду — день, тепло и скорый завтрак, — усмехнулась Лизавета воспоминанию. — Правда, с теплом мы обломились, потому что на рассвете у нас холоднее всего. Но хлеб с мясом, сладкие пирожки и горячий кофе всех спасли.

— Откуда же горячий кофе? На льду-то?

— Проще всего — из термоса. Это такая фляга со специальным слоем внутри, она держит температуру. Холодное не нагревается, горячее не остывает. Но костёр один раз тоже жгли, тащили с собой дрова. Лёд толстый, ему от костра ничего не сделалось.

— Ещё вопрос, кто из нас больше всего видел, — улыбнулся он ей в самое ухо.

— Вы ведь молчите и ничего не рассказываете, — тихо проговорила она.

Вновь зазвонили колокола, и это был сигнал выходить наружу. Они и пошли. На огромном крыльце поместились все и смотрели вдоль улицы — вот, уже сейчас.

Край солнца показался из-за дальней горы.

— Загадывайте желание, — напомнил Сокол им обеим.

Точно, она уже и забыла! А-а-а-а-а, чего же она хочет? Домой? Или мужчину, вот этого? Или домой? Или всё же его? Нет, наверное, домой. Или…

Тут

солнце показалось всё целиком, и его приветствовали радостными криками, звоном колоколов и треском всего, что не успели взорвать за ночь. Люди обнимались и поздравляли друг друга с взошедшим Солнцем, его победой над Предвечной Тьмой и наступившим годом.

Сокол поцеловал Тилечку в лоб, а Лизавете чуть тронул губы.

— С наступившим годом, госпожа моя, пусть ваши желания сбудутся, — подмигнул и принялся пробираться через толпу туда, где торчала рыжая голова без берета.

Лис благостно кивнул им и произнёс положенные поздравления, кажется, даже от души. Громко распорядился — всем идти домой спать. Брату Василио — проводить госпожу Агнессу, Антонио — проводить Аттилию.

Сам он ещё что-то говорил Раньеро — наверное, пудрил ему мозги о том, что пойдёт домой соседней улицей.

Так и сталось — они пошли втроём, Лис, Сокол и Лизавета. Левая рука Сокола всё ещё держала Лизавету за плечи. Лис осмотрел эту композицию и, видимо, хотел высказаться, но Сокол так не него глянул, что тот передумал. А Лизавете та рука была, как дар небес, потому что она уже устала. Капец как устала. И даже восторг от восхода солнца уже улетучился.

Устала просто от того, что сутки без сна, а ещё смертельно устала от длинного тяжёлого платья, юбку от которого уже просто собрала и почти что задрала, чтоб не запинаться. Красиво вышагивать и мести подолом мостовую не выходило. А сильнее всего она устала от корсета. От того, что не согнёшься, как хочешь, и даже сидеть всю ночь приходилось с прямой спиной, и в подмышки что-то впивалось, хотя чему там впиваться-то, сорочка толстая, а кости хорошо запрятаны внутрь. Вспомнились рассказы о длительном ношении корсета от коллег по танцевальной студии — там тоже случалось разное, но смысл был общий — если ты не привыкла так жить с детства, то ничего смертельного, конечно, нет, но тяжело с непривычки будет.

Людей на улицах было всё ещё много, и двое пусть даже хорошо одетых мужчин плюс женщина особого внимания не привлекали. Идут себе да идут.

Они свернули на неизвестную Лизавете улицу, ведущую вверх, прошли по ней сколько-то вдоль каменного забора, и остановились возле дыры. Хозной такой дыры, пролезть через которую смог бы даже круглый брат Джанфранко, не только гибкие Лис и Сокол. Ну и она, Лизавета, тоже как-нибудь справится.

— Госпожа моя, ваш волшебный камень с собой? — спросил Сокол.

— Да, — Лизавета достала требуемое из поясной сумки.

— Надевайте и активируйте. Вот, хорошо. А первая часть артефакта с собой?

— Конечно. Э… между слоями одежды.

— Не слишком глубоко, я надеюсь? — усмехнулся он. — Сможете достать? Вас не придётся полностью раздевать для этого? — ничего себе, у него ещё есть силы смеяться!

— Да, — кивнула она.

— Доставайте, и на шею. Думаю, эта штука будет посильнее диска любого размера, — подмигнул он. — Но не вывешивать же её было на вас поверх всего.