Хрен С Горы
Шрифт:
Надо же, кто-то из врагов осмелился огрызаться. Два моих десятка окружили кучку воинов Кивамуя Братоубийцы, которая ожесточённо отбивалась. И, кажется, у нас уже есть потери. Надеюсь, мои первобытные анархо-коммунисты (почему — первобытные, объяснять не надо, анархо — потому что в погоне за убегающим врагом в их рядах царила настоящая анархия, а коммунисты — потому что справедливость они понимали, как разделить всё, по возможности, поровну) получили наглядный урок, что и преследовать разбитого противника следует организованно, а не кто во что горазд.
Врагов перед нами была жалкая кучка. И два десятка моих бойцов, построившись строем (что они сейчас и собирались сделать), перебьют их без серьёзных потерь. Но слишком много за последнее время довелось видеть мне пролитой крови, и потому выйдя вперёд, я крикнул: «Сдавайтесь, и мы оставим вас в живых». Точнее попробовал крикнуть: из пересохшего горла вышел только хриплый шёпот. Впрочем, воины Братоубийцы услышали. Их предводитель, вооружённый заморским бронзовым топором, с дорогим ожерельем на шее, ответил:
— Зачем тебе обещать нам жизнь? Вас больше, чем нас. Вы можете перебить всех нас и взять наше оружие и всё остальное. — Что ж, в логике, папуасской, разумеется, этому регою не откажешь.
— Я видел, как одни люди-даре убивали других. Это было и вчера, и сегодня, и ещё много раз. Крови пролито достаточно. Потому я, Сонаваралинга, говорю, что не хочу больше убивать дареоев. И своим людям тоже приказываю не убивать тех воинов Кивамуя, что готовы сдаться.
Вражеский предводитель внимательно посмотрел на меня. Слишком внимательно. Сдаётся, имя Сонаваралинги уже успело получить некоторую известность. Причём, вроде бы слава обо мне идёт не самая худая: по крайней мере, во взгляде неизвестного регоя не прибавилось ненависти после того, как он узнал, кто перед ним.
Наконец, командир окружённой группы прекратил играть в гляделки со мной и принялся о чём-то негромко совещаться со своими воинами.
— Мы согласны сдаться — сказал регой через несколько минут обсуждения со своими людьми — Если ты поклянёшься сохранить мне и моим воинам жизнь. И позволишь проводить по Тропе Духов нашего типулу, как полагается.
Типулу! Кровь прильнула мне в голову. Это же конец гражданской войне! Главный враг лежит в десятке шагов мёртвый.
— Хорошо — ответил я — Как тебя зовут, регой?
— Ваминуй. Мы люди Рохопотаки, правителя Хона и Вэя.
— Я, Сонавалинга, клянусь сохранить жизни тебе, регой Ванимуй, и твоим воинам.
Моментально всё поменялось: только что предо мной стояли готовые биться на смерть люди, а теперь это были военнопленные — жалкие, надеющиеся на милость победителей.
— Оружие можете оставить при себе — великодушно разрешил я — Если поклянётесь не применять его против моих людей.
Вражеский предводитель посмотрел на меня удивлённо, но ничего не сказал.
— Постойте, он кажется, ещё живой! — крикнул я, заметив, что лежащий на земле воин с несколькими дорогими ожерельями тяжело дышит. Впрочем, похоже, долго он не потянет: с пробитым лёгким и проникающими
— Это не типулу-таки Кивамуй — ответил Ванимуй — А наш вождь Рохопотаки. Кивамуй вон тот — пленный указал на труп рядом.
— А где знаки его высокого достоинства?
— Он снял их, когда стало ясно, что мы разгромлены — пояснил хонец — Чтобы меньше привлекать внимание врагов на пути к Мар-Хону.
Довольно неординарный шаг для туземца, в жизни которого всё мало-мальски важное связано с кучей всевозможных условностей, символов и ритуалов. Нужно либо очень сильно перетрусить, либо, наоборот, обладать недюжинной смелостью и непапуасской широтой взглядов, чтобы снять с себя регалии верховного правителя всего Пеу, являющиеся чуть ли не частью его самого. Судя по тому, что доводилось слышать о нашем главном противнике, трусом он точно не являлся. Так что покойник был личностью явно необычной.
— Вахаку — позвал я здоровяка-текокца — Ты же знал Кивамуя?
Не то чтобы я сильно не доверял словам сдавшихся хонских регоев, но проверить не мешало бы.
— Да, это он — подтвердил мой «олени», внимательно рассмотрев лицо покойника.
— Теперь, когда типулу-таки мёртв, символы его власти и силы должны быть при нём — сказал я — А насчёт его тела, я способен провести все необходимые обряды над покойным типулу-таки.
Ванимуй и его люди пожали плечами в знак согласия.
Сильно заморачиваться на счёт похорон убитого вражеского предводителя не стали: надели на труп ожерелья, за пару часов вырыли в ближайшем укромном уголке могилу, а я над неправильным овалом рыхлого краснозёма толкнул длинную речь с перечислением известных мне достоинств и славных деяний покойника, не упустив, однако, и некоторых нехороших поступков, как то братоубийство и диктаторские замашки, оттолкнувшие в итоге от него многих. Ванимую и его людям же выдвинул примерно такое же объяснение насчёт необычного для жителей Пеу способа избавления от мертвеца, как и для моих «макак» несколькими днями ранее. Единственное, что аргументом в пользу предания земле служил в сегодняшнем случае сам покойный, владевший до недавнего времени всем островом, и теперь навеки соединяющийся со своим владением.
Кстати, пока хонцы копали могилу, а потом я отпевал покойного типулу-таки, отмучался правитель Хона. Его регои решили забрать с собой, чтобы похоронить привычным туземцам образом дома в Мар-Хоне. Мне, конечно, перспектива провести несколько дней на тропической жаре рядом с трупом не то чтобы понравилась, но я решил не устраивать разборок по такому пустяковому, в сущности, поводу.
Все дела, связанные с захоронением Кивамуя, заняли весь остаток дня. Так что к реке мы с «макаками» выбрались уже на закате. На берегу к этому времени успел образоваться импровизированный лагерь победителей, куда стаскивались трофеи и сгонялись десятками, если не сотнями пленные.