Хромовые сапоги
Шрифт:
Занятия проходили в штатном режиме. Наведения через АСУ в учебном центре наводили на всех скуку. После реальных выполнений упражнений с настоящими летчиками, имитация всего и всех казалось детским лепетом. Правда, развлекались мы на таких занятиях, как могли дурачились. Курсант подыгрывающий и исполнявший роль цели – противника, говорил на ломаном английском языке или ломал русский. А тот, кто озвучивал нашего перехватчика дурачился по-своему.
– Земля, я полсотни пятый, - кричал он в микрофон, - цель вижу, враг пытается уйти, но не уйдет! Стой проклятый басурманин!
–
– Врешь! Не уйдешь! Разрешите сбить цель?
– Разрешаю, цель по курсу выше две! – командовал штурман.
– Ракеты ушли мимо! Разрешите применить таран?!
– Вперед!
И все было в таком духе, если преподавателя рядом не было. После обеда мы отсидели на «сампо», после которой потянулись в общагу. Там все разбрелись по своим комнатам, а вскоре этаж превратился в обыкновенный повседневный улей. Туда-сюда по коридору сновали полураздетые курсанты, дверь умывальника хлопала, возможно, чуть чаще обычного, да запах табака стоял чуть сильнее, чем раньше. Ничто не изменилось в тот день. Время тянулось, правда, казалось, что еще дольше вчерашнего.
Мы сидели в комнате и гоняли чай, заваренный, как всегда в трехлитровой банке. К чаю у нас ничего не случилось и кроме кускового сахара жизнь подсластить было нечем. Стас пил и одновременно читал, Вадька уделил все свое внимание только чаепитию. Бобер только и успевал сделать пару глотков, а потом выскакивал из комнаты, оставляя нас на пару минут без своего присутствия. Разговор наш струился вяло и лениво. Темы быстро заканчивались, а на новые не хватало ни сил, ни желания. Все больше мы молчали, и только негромкие звуки, втягиваемого во внутрь, горячего чая нарушали тишину комнаты.
В очередной раз дверь открылась, но на пороге появился не Бобер, а наш сосед по комнате Пашкин.
– Друзья мои не угостите ли чаем? – спросил он вежливо, но голосом, не ожидающим отказа.
– Конечно, садись. Вот только свободных стаканов нет, - пригласил его Стас.
– А я со своим, - он поднял вверх свой стакан в подстаканнике.
– Тогда нет проблем! – отозвался Вадька.
Пашкин сел на свободное место Бобра и протянул Вадьке свой стакан. Наш домовитый друг, обжигаясь о края банки, налил ему темной пахучей жидкости.
– Вот сахар, - он пододвинул гостю банку с кусковым сахаром, позаимствованным в столовой.
Пашкин развалился на стуле и прихлебнул из своего стакана.
– А что, Пашкин, ты один сегодня в комнате?
– Да, у нас же все кроме меня женатики…
– Не скучно?
– Нормально. Хоть никто не
Мы знали, что наш сосед всерьез взялся за изучение английского языка и много поднаторел на этом. Вообще, Пашкин был удивительным кадром. На первом курсе его чуть было не отчислили за неуспеваемость. Он исправился. На втором курсе его чуть-чуть не подвела воинская дисциплина. По природе или по привычке с гражданки, он был довольно грубоват и переносил свою грубость на товарищей. Его считали хулиганом, который долго не продержится в училище, но он опять всех обманул и стал мягче и терпимее. На третьем курсе у него возникли серьезные проблемы с изучением английского языка, и наш преподаватель засомневался в его способностях освоить этот предмет. Но Пашкин вновь всех обвел вокруг пальца. Он самостоятельно стал штудировать книжки и уже на четвертом курсе ему не было равных в знании английского языка.
– А что, Пашкин, представляешь, осталось всего девять месяцев до выпуска!
– Да уж! С трудом вериться!
– А помнишь «абитуру»?! – вспомнил Стас. – Ведь как вчера было! Помню, как мы сидели под деревом перед экзаменами и костерили «кадетов». Дааа… все же потерянное у них детство! Правда, Пашкин, не то что у нас…
– Ага…
– А я помню, Андрюху, того, что не поступил… хороший был парень, смешной… ну, тот, что носил куртку «на мехе дикой пчелы»… - вспоминаю я.
– Ага… - наш гость тоже мечтательно смотрит в окно. – А я ведь не хотел поступать…
– А почему поступал?
– Так отец мучился со мной. Я ведь и на учете в милиции состоял и приводы были, в общем не пай мальчиком рос. Вот батя и решил, что если не упрячет меня в училище, то закончу жизнь где-нибудь на зоне.
– То есть ты шел в училище не по своей воле?
– Ес! Мало того, я старался проваливать экзамены…
– Это как? – удивился Вадька. – Ведь ты же все их сдал на хорошо и отлично?!
– Ха-ха-ха! – Пашкин рассмеялся. – Знаешь, как я сдавал математику? Нет? Я совершенно не готовился. Приходим утром, как всегда на Грушевый. Смотрю все волнуются, что-то повторяют, что-то у кого-то спрашивают, а мне все по барабану. Заводят нас в класс, рассаживают и дают варианты задания. Я что-то пишу, большей частью от балды. Сдаю раньше всех и иду с чувством полной уверенности, что провалил экзамен. Все выходят красные, взволнованные, о чем-то спорят, переспрашивают у кого какой вариант. Корче такая обстановка, что с ума можно сойти, а мне все нипочем. Потом объявляют результат. Пашкин – два балла! Я вне себя от счастья еду домой. Приезжаю. Дома никого, я встречаюсь с дружками. Рассказываю им о том, что не поступил, мы договариваемся на следующий неделе рвануть куда-нибудь на моря. Вечером приходит отец с работы. Я ему: «Батя, не поступил, у меня двойка по алгебре!» А он смотрит на меня так внимательно и строго и говорит: «Дурак! У тебя четверка! Завтра опять едешь на Грушевый! Готовься к сочинению!». Вот так я поступал в училище. А сейчас думаю, - а ведь и правда был дураком! Ведь мог же залететь по-крупному и тогда даже батя не отмазал бы!