Хроника гнусных времен
Шрифт:
— Да не надо ни в чем оправдываться! — тоже заорала она. — Ты мне вообще никто и сиди себе со Светой, если хочешь!
Говорить этого не следовало.
— Тогда я сейчас уеду, — сказал он, — и не смей со мной так разговаривать!
— Уезжай, — ответила она, — видеть тебя не хочу.
Они ссорились, как добропорядочные супруги, пятнадцать лет прожившие в счастливом браке.
Осознав это, Кирилл Костромин схватил ее под мышки, поднял и прижал к себе. Она брыкалась и выворачивалась.
— Ты ревнивая, — заявил он с удовольствием,
— Никакая я не ревнивая, — пробормотала она, старательно отворачиваясь. И обняла его за шею.
— В моей жизни было триста тридцать пять разнообразных Свет, — сказал он, — может быть, даже триста тридцать шесть. И не было ни одной Насти Сотниковой. На самом деле я думал, что и не будет. Поэтому ревновать меня — глупо.
— Вовсе не глупо, — возразила она и потерлась о него. — Ты так хорошо пахнешь. Только если я еще раз увижу, как она лезет к тебе своим бюстом, я выцарапаю ей глаза.
— Договорились, — согласился Кирилл и прижал ее к себе покрепче. Ему было приятно, что она так его ревнует, хотя это, наверное, тоже глупо. — Знаешь, — сказал он после того, как они поцеловались, — это очень непедагогично, но я хотел тебе сказать, что…
— Что?
— Настя!! — закричали из дома. — Настя, куда вы пропали? Сереж, ты не видел Настю?!
— …что для меня это важно, — буркнул он. От Питера до Москвы семьсот километров. Он всегда был уверен, что это очень немного. Или много?
— Настя!
— Мы здесь! — закричала она ему в ухо, и он чуть не уронил ее. — Мне все время хочется повиснуть на тебе и висеть, — сказала она быстро, — или потрогать тебя, или чтобы ты меня поцеловал. Или хотя бы просто посмотреть. Как поживают сердца и розы?
Сердце провалилось в живот или еще куда-то глубже, и там, куда оно провалилось, сразу стало горячо и больно.
— Нет никаких сердец и роз, — сказал он, — хватит.
— Настя!!!
— Пошли, — вдруг велела она совершенно обычным голосом, — а то хуже будет.
И вылезла из сирени.
Ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Он закурил, десять секунд помусолил сигарету и выбросил. Посмотрел вокруг. Солнце светило, и над головой было небо, как справедливо заметил он знатоку восточных языков. Кроме того, под ногами еще была трава.
Почему он должен мучиться, а она вылезла из сирени как ни в чем не бывало? Вот вопрос.
Кирилл засмеялся, потянулся и посмотрел на соседний дом, едва видный за старыми деревьями. И все вспомнил.
Он должен быстро сделать то, что собирался. Из-за Насти все вылетело у него из головы.
Проломившись, как кабан, он вылез с другой стороны сиреневых зарослей и вошел в дом, поднявшись по садовому крылечку. Вся семья шумела на террасе, и на кухне кто-то возился, очевидно, Муся.
Кирилл быстро прошел по сумрачному коридору и, оглянувшись, открыл дверь в Сонину комнату. Осторожно прикрыл ее за собой
Ничего.
Как он и предполагал, вещей у Сони оказалось так мало, что просмотреть их ничего не стоило. Ни косметики, ни маникюрного набора, ни зеркальца. Два нелепых платья из ткани, раскрашенной немыслимыми узорами. Такие продавали в универмагах в середине семидесятых годов. Не иначе любящая мамочка подарила свои. Водолазочка на случай холодов тошнотворного кисельного цвета. Пижама или спортивный костюм с вытянутой мышиной мордой на животе — то, что он искал.
Мышиную морду он оставил на месте, а штаны со вздутыми пузырями коленей поднес к свету.
Штаны были в собачьей шерсти. Не зря она так старательно отряхивала их за завтраком.
Значит, собака все-таки есть.
Где-то поблизости есть собака, которую никто не видел.
Кирилл аккуратно вернул вещи на место, выбрался в коридор и нос к носу столкнулся с Настей, которая несла поднос и, увидев его, чуть не упала.
Он перехватил поднос и быстро зажал ей рот рукой.
— Ты что? — спросила она с возмущением, оторвав его руку. — Ты теперь решил обокрасть Соню? Он приложил палец к губам.
— Отвези меня в Питер, — быстро сказал он, — давай придумаем предлог, и ты меня отвезешь. Какой сегодня день? Понедельник?
— Понедельник, — согласилась она, тараща глаза.
— Отвезешь?
— Насовсем? — спросила она и забрала у него поднос.
— Ты ненормальная. — Он все-таки поцеловал ее. — Часа на два. Нет, на три.
— Настя, — с возмущением заявила Нина Павловна, появляясь в коридоре, — это просто неприлично!
В холле «Рэдиссона» было прохладно, и Кирилл с удовольствием подышал, выгоняя из легких раскаленный уличный жар.
Ну и лето. Такое лето в Питере случается, наверное, раз в пятьдесят лет.
— Зачем ты меня сюда приволок? — пробормотала Настя неуверенно. — Что мы тут станем делать?
— Заниматься любовью без компании твоих родственников, — ответил он и, дождавшись, когда она стыдливо покраснеет, подтолкнул к дивану, — посиди пока у фонтанчика, а я поговорю.
— Не хочу я сидеть у фонтанчика.
— Тогда постой. Там, кстати, плавают живые рыбки. Дети в восторге.
— Я тебя убью, — прошептала она. — Ты бы меня предупредил, я бы хоть переоделась.
— Во всех ты, матушка, нарядах хороша, — провозгласил он.
Впервые в жизни ему было наплевать на то, что подумают о нем окружающие, и это странное чувство свободы было таким полным, что он готов был сам залезть в фонтан к живым рыбкам.
Влюбился ты, что ли?
Да нет. Не может быть.
— Здравствуйте, — улыбнулся ему знакомый портье, доставая ключ, — рад вас снова видеть, Кирилл Андреевич. В воскресенье утром пришел факс. Вы уже уехали.
Кирилл быстро посмотрел — факс был с работы и ничего не значил. Он смял его и бросил в корзину.