Хроника гнусных времен

Устинова Татьяна Витальевна

Очки, сидевшие на самом кончике длинного носа, как будто сами по себе переместились вверх и оказались на лбу — или на лысине, потому что было непонятно, где кончается лоб и начинается лысина, — и физиономия довольно расправилась.

— Ожерелье, — изрек ее обладатель с видимым удовольствием, — ожерелье. Да.

Настя посмотрела на Кирилла.

— Я, я, — заметив их переглядывания, дружелюбно закаркал обладатель, — Франц Иосифович — это я, я. А вы привозили ожерелье. Да, ожерелье. Двадцать один сапфир. Двадцать один бриллиант. Как же!

— Я вас не узнала, — проговорила Соня и почему-то покраснела, — извините.

— Ерунда. Ерунда.

Я старый человек. Молодые девушки не должны меня запоминать. Время, когда меня запоминали девушки, давно прошло. Да.

— Мы хотели узнать про ожерелье, — сказал Кирилл несколько неуверенно.

Носатый Франц Иосифович энергично и дружески покивал.

— Слышите? — спросил он и потянул своим необыкновенным носом. — Михаил Эрастович варит кофе. Мы всегда пьем кофе после того, как выстрелит пушка. Я просил. Я говорил. Я спрашивал — а если как раз в это время придут клиенты? Но он ничего не слушает. Он варит кофе. Он говорит, что слишком стар, чтобы изменять привычкам. А сам, между прочим, — тут ювелир заговорщицки понизил голос и немного придвинулся, — а сам, между прочим, младше меня на семь лет! — и он гордо откинулся назад, чтобы насладиться произведенным эффектом.

Никто не знал, что нужно делать дальше. Даже Кирилл Костромин.

Все стояли и молчали.

— Я говорю — кофе, — повторил Франц Иосифович и покрутил лысой головой, удивляясь, что они такие тупые, — выпейте кофе. Пушка выстрелила. Кофе готов. — Тут он проворно забежал за портьеру и крикнул в темную глубину:

— Кофе готов?

Оттуда ничего не ответили, и это чрезвычайно обрадовало Франца Иосифовича.

— Да, — изрек он, — готов. Юра запер дверь. Он всегда запирает дверь, когда мы пьем кофе. У нас гости, Михаил Эрастович! — снова крикнул он в сторону портьеры. — Сегодня нам нужно много кофе! Он трясется над своими зернами, как скупой рыцарь, — пояснил он, понизив голос. — Он считает, что в этом городе никто не умеет варить кофе!

И Франц Иосифович отчетливо захрюкал, что, очевидно, означало смех.

Похрюкав немного, он вернул очки на кончик носа и гостеприимно приподнял портьеру.

— Прошу. Прошу. Да.

Соня беспомощно оглянулась на Настю, а Настя — на Кирилла.

Кирилл взял их обеих под локотки и подвел к откинутой доске полированного прилавка. Франц Иосифович бодро пробежал вперед, нырнув под портьеру, а за ним потянулись Настя с Соней. Замыкал шествие Кирилл.

— Куда мы попали? — приостановившись, прошептала Настя ему в ухо. Он весело пожал плечами.

Темнота расступилась, и они оказались в крохотной квадратной комнатке, как будто в сейфе. Горел желтый свет, на окнах были металлические жалюзи и почти вплотную друг к другу стояли два желтых канцелярских стола, заваленных бумагами. И еще маленький столик, а на нем железный ящик с песком. Из песка торчала длинная ручка армянской турки. Рядом хлопотал маленький седой человечек, очевидно, Михаил Эрастович, знаток кофе.

— Здравствуйте, здравствуйте, — оглянувшись, произнес он чрезвычайно любезно и вдруг быстро и остро взглянул на Соню, — нужно посмотреть, хватит ли у нас чашек на такую большую компанию.

— Вам отлично известно, что чашек у нас семь, — прокаркал откуда-то издалека Франц Иосифович. — Да. Семь. Две еще останутся. Предложите молодым людям присесть.

— Ах, да! — спохватился кофевар и энергично встряхнул турку, не вытаскивая ее из песка. — Садитесь, молодые люди. У окна табуретка. Правда, мы сами не знаем,

где здесь окна. Темно и днем и ночью. Вы когда-нибудь пробовали настоящий арабский кофе?

Все завороженно молчали, и Михаил Эрастович продолжал:

— Мне привозят кофе из Арабских Эмиратов. Уверяю вас, на свете нет ничего лучше, чем настоящий кофе из настоящих кофейных зерен! Запах, насыщенность цвета, особая пена. Ее надо вовремя осадить, и это тоже искусство! И не убеждайте меня, что растворимый кофе — тоже кофе! — энергично воскликнул он, хотя никто и ни в чем его не убеждал. — Растворимый кофе — это эрзац. Одна видимость. Все, что не нужно готовить, — это не настоящее. Только то, во что вкладываешь душу, к чему притрагиваешься, о чем думаешь с удовольствием, — достойно! Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда, — изрек материализовавшийся из темноты Франц Иосифович. В руках у него были глиняные чашки величиной с наперсток, — вы всегда говорите верно, Михаил Эрастович. Кофе. Его мало. Вы сварите еще?

— Ну конечно! — ответил его напарник нетерпеливо. — Неужели вы думаете, что я оставлю кого-то без угощения? Садитесь, молодые люди. Считайте, что вам повезло. Я варю отличный кофе. Вы такого нигде не найдете.

— Вы хвастаетесь. Это нехорошо.

— Я не хвастаюсь! Я говорю правду. Чашки нужно погреть. Только дикари наливают кофе в холодную глину. Кофе должен быть огненным, он должен возбуждать чувства и радовать сердце. Как ваше ожерелье, дорогая, — неожиданно закончил экспансивный Михаил Эрастович и поклонился Соне, которая чуть не упала, — мы благодарны Сергею Сергеевичу за то, что он порекомендовал вам обратиться к нам. Даже мы нечасто имеем дело с такими вещами. Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда. Всегда верно.

Настя взяла Кирилла за руку и стиснула ее изо всех сил.

— Но все разговоры — потом! — Он выхватил из песка турку и ловко налил по глотку в три крохотные чашки. — Пробуйте!

Настя осторожно пригубила, Кирилл хлебнул от души, а Соня даже не притронулась.

Ювелиры выжидательно смотрели на них.

— Потрясающе, — пробормотала Настя, и Кирилл чуть-чуть улыбнулся, — просто потрясающе. Это что-то необыкновенное.

— Необыкновенное, — подтвердил Кирилл, чувствуя себя Францем Иосифовичем, подтверждающим слова Михаила Эрастовича, — удивительное.

— То-то же, — самодовольно сказал Великий Кофейный Знаток и понюхал пар, поднимавшийся от опустевшей турки, — сейчас я приготовлю еще.

— Пейте, — дружелюбно сказал Франц Иосифович Соне, — это вкусно.

— Ожерелье, — пробормотала Соня и поставила свою чашку на край заваленного бумагами стола, — оно… настоящее?

— Что значит — настоящее? — удивился Михаил Эрастович. — Оно такое же настоящее, как мы с вами. А что такое?

— Оно… не поддельное?

Теперь уже переглянулись ювелиры, и Михаил Эрастович даже перестал заниматься своим необыкновенным кофе.

— Вы имеете в виду камни? — переспросил он. — Нет, не поддельные.

— Редкие, — вступил Франц Иосифович. — Чистота. Огранка. В центре три бриллианта по два карата. Остальные по одному. Сапфиры. Индия. Глубокий и ровный цвет.

— Старинная голландская работа, — подхватил Михаил Эрастович, — приблизительно середина прошлого века. Оправу кое-где следует почистить, а в целом состояние прекрасное. Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда. Работа по золоту отличная. Делал большой мастер. Со знанием и любовью. Да. Отличная работа.