Хроника смертельного лета
Шрифт:
– Все еще можно если не изменить, то наладить.
Она изумилась:
– Это ты о чем?
– Неужели ты не видишь, Настя! – он схватил ее ладони и принялся целовать их. – Я все еще люблю тебя. И пришел сказать об этом. Я готов бросить все и быть рядом с тобой. Конечно, я уже старый, а ты все еще молода и хороша невероятно, но у нас могло бы быть будущее.
– Нет, Лева, – она не отняла руки, а только печально сказала, – нет у нас с тобой будущего.
– Почему? – взмолился он. – Перестань упрямиться и постарайся простить меня – ради Александры, ради
– Ради самой себя? – она в недоумении наморщила лоб.
– Да, Настя! – с воодушевлением продолжал он. – Мы могли бы быть вместе! Разве мы это не заслужили?
– Не заслужили? – до нее в итоге дошел смысл того, о чем он говорит, и она рассмеялась. – О нет! Я этого точно не заслужила – чтобы после Максима снова оказаться в постели труса и подлеца.
– Что? – оторопел Рыков. – Как ты меня назвала?
Она медленно встала с кресла и сделала пару шагов к окну.
– А вот как слышал – или у тебя со слухом проблемы? Трус и подлец – это ты. Да я бы ни за что не унизилась до близости с тобой!
Лицо Рыкова пошло красными пятнами.
– Это твой окончательный ответ? – спросил он, поднимаясь с колен.
– Самый окончательный! – кивнула она и улыбнулась. – И, по-моему, тебе пора. И не приходи сюда больше – не пущу.
Она отвернулась от него. Ее прямая спина была настолько красноречива, что Лев Петрович попятился к выходу, поняв, что больше с ним говорить не будут – ни за что и никогда. За все надо платить.
– Ты сделала невозможное, chiсa [40] , – в глазах Жики стояли слезы. – Ты умница и талант! И ты, мальчик мой, тоже…
40
Девочка. (исп.)
Борис подал Анне руку, и она вспорхнула с паркета. Чего стоил ей этот четырехминутный танец – одному Богу известно: почти весь номер она танцевала на пуантах, sur les pointes [41] , всего несколько раз опускаясь на всю стопу. Подобную нагрузку на ноги Анна испытала только в одном танце – «Лебедь» Сен-Санса требовал почти непрерывного рas de bourr'ee – мелкого чеканного шага на полных пальцах…
– Ну вот, мы и закончили, – констатировала Жики, обнимая сначала Анну, а потом Бориса. – Больше я вам не нужна, справитесь сами. А мне пора возвращаться домой.
41
На полных пальцах. (фр.)
Домом Жики называла Париж, где жила долгие годы. Хотя Буэнос-Айрес продолжал оставаться ее родиной – любимой родиной.
– Но ты будешь на концерте в театре Колон, Жики? – спросила Анна, целуя ее в пергаментную щеку и вдыхая волнующий аромат Герлена.
– Обязательно! – тангера улыбнулась. – Как же мне там не быть! Я получаю приглашение
– Я попрошу конферансье объявить, что ты хореограф и постановщик, – сообщила Анна. – Это твой танец.
– О нет, уволь! – хрипло рассмеялась Жики. – Чтоб обо мне говорили, что я репетирую балетных?! Мне такая слава ни к чему. На тебя посмотрят как на капризную знаменитость, ты сорвешь аплодисменты, а про меня скажут – старая дура совсем выжила из ума! Учитывай специфику нашей публики.
– Я прошу меня простить, – Борис подергал Анну за хвост, в который были собраны ее волосы. – Мне нужно бежать. Жики, мы еще увидимся? Надеюсь, ты не завтра уезжаешь?
– Через пару дней, – объявила дива. – Мастер-класс закончился. И у вас такая жара и духота, что кошмар…
– А завтра ты обедаешь у нас, помнишь? Я наконец тебя с любимым мужем познакомлю, – улыбнулась Анна. – Ты, мой золотой, тоже приходи! – кивнула она Борису. – Обещаю свининой не кормить!
– Да иди ты со своей свининой, – огрызнулся Борис, – можно подумать, ты ее когда готовила! Сельдерей и постная вареная говядина – вот и все твое меню! Не ходи к ней, Жики, пошли лучше в пиццерию, покушаем лазанью!
– Я тебе покажу – лазанью! – Анна шутливо погрозила Борису кулаком. – Будешь есть вареную говядину, хотя нет, я тебе филе индейки сварю, без соли…
Жики на нее посмотрела с жалостью.
– Ты это серьезно? Ты и вправду так питаешься?
Анна усмехнулась.
– Да, это моя жизнь. Балетный станок, сельдерей и филе индейки. Говядина – на праздник. Секс – тоже по праздникам, а еще по выходным.
– Как же ты живешь? – ужаснулась дива.
– Я не живу, Жики. Я танцую. Вся моя жизнь этому подчинена… Но мужу я готовлю борщ и пельмени, когда есть время.
– Боржч… пэлмэни, – с трудом выговорила Жики, – я не хочу сельдерея, я хочу пэлмэни.
– Все, что захочешь! – Анна обняла диву. – Тебе будут пельмени! И Антону! А этот, – она кивнула в сторону Бориса, – обойдется! Вон какую физиономию отъел!
Борис сделал вид, что обиделся, и, чмокнув Жики в щеку, исчез. А Анна снова обратилась к диве.
– Жики, ты не могла бы… Хочу тебя попросить…
– Что угодно, дитя мое…
– Я хочу показать Libertango друзьям. Ты не могла бы присутствовать? Заодно посмотришь, как это все будет на сцене, в костюмах, со светом…
– Я приду, дорогая, – Жики погладила ее по руке. – Я с удовольствием посмотрю на твоих друзей. Мне очень интересно. Вы близкие друзья?
– Мы были близкими друзьями, – с болью произнесла Анна, – но потом в нашей жизни стали происходить ужасные вещи…
В выцветших глазах Жики застыл вопрос. И в это мгновение Анну словно прорвало. Она начала рассказывать Жики про одну чудовищную смерть за другой, про то, как ей страшно, про то, что она осталась совершенно одна.
Она не рассказала диве только об одном – о звонках шантажиста. Ей казалось, что если она только заикнется о нем, то его призрачный образ обретет очертания, и она инициирует его физическое появление в своей жизни…